Секта (СИ) - Булавин Иван Страница 62

Рязанцев не выдержал, он вскочил и направился к патриарху, на каждом шагу стреляя из пистолета. Пули попадали в обнажённую фигуру, но вред, наносимый ими, сводился к царапинам, которые слабо кровоточили. Когда патроны закончились, он отбросил в сторону пистолет, ухватил здоровой рукой один из моих ножей и бросился в атаку. Патриарха, наконец, проняло. Он успел перехватить руку профессора, а второй рукой ухватил его за горло. Нож полетел в сторону, а патриарх замахнулся, намереваясь повторить номер с вырыванием сердца.

Тут в атаку бросились уже мы, я выстрелил из винтовки, попал, пуля пробила его живот. Патриарх выронил жертву и повернулся к нам. Стреляли мы быстро, но пули снова не долетали до цели. Маша кинулась вперёд, бросая гранату, снова взрыв, адепты разлетелись в стороны, кого-то, кажется, зацепило серьёзно, возможно, насмерть. Но патриарх стоял, рана в животе, хоть и кровоточила, не мешала ему делать своё чёрное дело. А следом пришла вторая волна, отбросившая меня назад и приложившая спиной о каменную стену.

Я потерял сознание, а очнулся через пару минут, когда Рязанцев был уже мёртв, его грудная клетка вскрыта, а сердце вытащено наружу. Павел Сергеевич лежал неподалёку с разбитой головой, рука его была вывернута под неестественным углом. Признаков жизни он не подавал.

А адепты уже тащили Машу. Девушка была в сознании, но слабо воспринимала окружающую действительность. Её одежда потемнела от крови, кровь текла из носа и ушей, а рука продолжала скрести пустую кобуру. Что это? Зачем они приносят жертвы? Патриарху не хватает сил, чтобы воскресить своих сородичей? Может быть.

Присмотревшись, я увидел, что главный злодей сильно сдал. Сила, которая питала их во время обрядов, теперь уходила мимо, тратилась на воскрешение сородичей. Рана на животе вызывала у него сильную боль, заставляя сгибаться. Тем не менее, он твёрдо решил довести дело до конца. Машу пристраивали на стол, стол был маленьким, а она продолжала сопротивляться. Сейчас они её одолеют и…

Я сжал рукой гранату, но бросать не стал, осколки в первую очередь достанутся ей. Попытался встать, ногу пронзила резкая боль, стопа сломана, только прочный ботинок помогает ноге держать прежнюю форму. От боли я рухнул на колено. Мне повредило и голову, кровь, стекающая по лбу, заливала глаза, голова кружилась, хотелось блевать, а перед глазами всё плыло. Попытавшись ползти, я просто растянулся на каменном полу. Боль появилась ещё и в груди, там явно сломаны рёбра, от такого удара их обязательно должно было сломать. Ещё немного, и Машу убьют, а я займу её место.

А я ведь уже лежал вот так, лежал с переломанными костями, когда мою женщину волокли на алтарь. И ничего не мог сделать. Именно это я каждую ночь видел в своих кошмарах, именно своё бессилие не мог простить самому себе. Стиснув зубы я тихо завыл.

Что делать? Винтовка лежала далеко в стороне, до неё нее ближе, чем до алтаря, приклад треснул, а прицел разбит вдребезги. Есть пистолет, но пули их точно не остановят. Я дотянулся до пояса и нащупал ножны. Стилет, тот самый, из трёх режущих граней, тот, что я сделал своими руками и опробовал на одном из адептов. Я — маг-артефактор, так говорил Павел Сергеевич? Попробую.

Рука сжала наборную рукоять. Вторая плохо действовала, локоть был разбит, но перелома, вроде бы, не было. Рукоять была тёплой. Я прислушался и почувствовал, как сила, заключённая в артефакте, потекла в моё тело, сперва тонкой струйкой, потом ручейком, а потом хлынула таким потоком, что я едва не вскочил на ноги.

Боль ушла, тело моё начало слушаться, даже нога, которую я почти не ощущал, теперь могла поддерживать моё тело. Вынув кинжал, я сделал шаг вперёд, потом ещё, потом бросился бегом. Патриарх уже занёс кинжал над телом Маши, повторяя последние слова заклинания, она кричала, но крик её внезапно оборвался. Она увидела меня. Не знаю, как я выглядел, но на меня таращились все адепты. Таращились с неподдельным ужасом, широко распахнув глаза. Я стал понимать, что получаю энергию не только из ножа, она стекается ко мне со всех сторон. Её отдают адепты, они истекает из собранных артефактов, умирающий спецназовец у противоположной стены тоже отдал малую долю.

Ужас в глазах адептов стал нарастать. Ещё немного, и начнут креститься. А я, сделав последний шаг, размахнулся и вогнал клинок в сутулую спину патриарха.

Он не умер сразу, только вздрогнул и застыл, словно статуя. Потом начал оборачиваться. Но это уже ничего не значило, я чувствовал, как его сила перетекала в меня, оставляя его беззащитным, превращая в смертного. Когда он смог обернуться, это был уже не патриарх, облик его изменился, снова став человеческим. На меня смотрел небольшого роста мужчина интеллигентного вида. Ему было лет пятьдесят. Видимо, это и был профессор Трескин, такой, каким он был при жизни.

А потом он на глазах начал стареть, кожа на лице пошла морщинами, волосы стремительно седели и выпадали, фигура, и без того не самая могучая, худела и сутулилась. А через пару минут он начал рассыпаться прахом, каковым и должен был стать ещё лет сорок назад.

Адепты стояли вокруг, поражённые увиденным, я собирался убить и их, но дальше произошло неожиданное. Не могу точно описать произошедшее, если коротко, то реальность раздвоилась. Я существовал одновременно в двух мирах. В одном был алтарь, артефакты, Маша, потерявшая сознание и перепуганные адепты. А в другом всё это отсутствовало, были только каменные стены и пол, а вокруг алтаря неподвижно стояли полупрозрачные фигуры других, тех самых, что однажды нашли способ спрятаться от врагов, уйдя в артефакты.

Они стояли, застыв в ожидании. Путь в мир должен был открыться, они ждали этого тысячи лет. Я вздохнул, надо было что-то делать. А что?

Тут я вздрогнул. Моего плеча коснулась чья-то рука. Обернувшись, я увидел ещё одного вымершего человека. Или не человека. Я уже видел таких, именно они гоняли уродцев, именно они заставили их спрятаться в предметах.

— Ты пришёл… — говорил он по-русски, но голос был глухой, словно он находится в километре от меня. — Ты должен сделать это.

— Должен? — я растерялся. — Должен сделать что?

— Отпусти их, — голос его был просительным, видно было, что приказать мне он не может. — Им нет места в вашем мире, не стоило тревожить их, они должны уйти.

Как будто я их потревожил.

— Как это сделать? — спросил я.

— Ты знаешь, — каждое слово давалось гуманоиду с великим трудом, выглядел он тяжело больным, хотя и не был прозрачным, как другие. — Ты знаешь.

— Имя? — спросил я. — Произнести имя наоборот? Но я не знаю их имён.

— Возьми, — из мутного воздуха возникла металлическая пластинка, золотая или из начищенной бронзы. — Здесь их имена. Ты поймёшь.

Имена были написаны не по-русски, но я отчего-то их понимал. Знал, как звучат эти имена на древнем языке, от которого уже не осталось даже воспоминаний. Я попутно пытался произнести их наоборот. Поначалу не получалось, голова после полученных травм отказывалась работать. Но я справился. Просто подходил к очередному, читал светящуюся надпись на табличке, а потом.

— Адарах, — полупрозрачный гуманоид растворился в воздухе, а попутно я увидел, как в реальном мире разлетелся в пыль каменный подсвечник, а один из адептов вспыхивает ярким оранжевым пламенем и рассыпается пеплом. Это и было то самое очищающее пламя. Жаль, месье Гийом не видит.

Я сделал шаг дальше. Засветилась новая строчка.

— Думу, — сказал я, ещё минус один, и стеклянная чаша испарилась вместе с человеком.

Я шагал дальше, исчезали чудовища, исчезали их вместилища в мире людей, сгорали заживо адепты. Когда я назвал последнее имя, испытал облегчение, словно с души моей свалился огромный камень. Я сделал всё. Всё, что хотел, о чём мечтал, к чему толкали меня ночные кошмары и чувство вины.

— Осталось последнее, — произнёс союзник.

— Что? — не понял я.

— Меня, я тоже должен уйти.

— А самостоятельно? — я удивился. — Или тоже нужно имя произнести?