Максим Черепанов - Сказатели. Русский фантастический альманах фантастики и фэнтези. № 1, 2014 Страница 63

На самом деле ту девочку звали не Сольвейг, а Кристин, Кристин Сигурдсон. Сольвейг — это ее прозвище, от слова «солнце». Объекты с данным синдромом обладают способностью в упор смотреть на солнце.

Подобно орлам. Ну как минимум, фольклорным орлам.

Известно четверо носителей данного синдрома, Игорь пятый.

Основной, первичный, признак синдрома — именно этот: способность смотреть на солнце. В остальном, если не считать признаком выдающиеся способности как таковые, дети абсолютно разные.

Впрочем, есть еще одна общая деталь.

Все четверо покончили с собой в возрасте тринадцати лет.

Я должен не допустить этого с Игорем. В который раз я просматриваю эти четыре досье.

Петрос Габрос. Египтянин, ребенок из многодетной семьи коптского мусорщика. Рос в бедности. Затем внезапное внимание с активной, но полной ошибок, топорной работой педагогов. Подвергался насмешкам и издевательствам со стороны ровесников, вплоть до закидывания мелкими камнями по пути из школы домой. Прессинг, каждодневная ломка личности, как со стороны родителей — коптов, так и со стороны мусульманской общины (мальчик едва не стал причиной локального конфликта между представителями этих двух религий). Возможных причин суицида можно набрать с десяток. Повесился.

Эсмеральда Консепсьон Веласкес. Перуанка. С ровесниками проблем не было, более того — признаки неформального лидера. После обнаружения у нее данного синдрома, со своего согласия и, разумеется, с согласия семьи, была перевезена в Японию для изучения способностей. Незадолго до смерти попыталась совратить своего психолога. Как минимум, одна причина суицида — на поверхности. Вскрыла себе вены.

Марек Дравич. Словенец. Среднеевропейская семья со среднеевропейскими ценностями. В школе держался особняком, авторитетом у одноклассников не пользовался, но и особых эксцессов, в отличие от Габроса, не было. Выбросился из окна.

И наконец, та, в чью честь назван синдром, Кристин Сигурдсон. Исландка. Росла в «тепличных» условиях, окруженная любовью и пониманием. Скрупулезная педагогическая работа, много друзей-ровесников. Утонула.

С фотографий на меня смотрят обычные детские лица. Что за надлом произошел с этими столь разными детьми в возрасте тринадцати лет? В какого рода помощи нуждается Игорь?

Одна-единственная общая деталь после кропотливого анализа — двое из четверых незадолго до смерти упоминали «черное солнце». Что скрывается за этим оксюмороном? Возможно, затмение?

Начинаю запись.

— Что ты видишь, когда смотришь на солнце? — спрашиваю я.

— Я вижу солнце. — Если нотка иронии и звучит в голосе Игоря, то она скупо отмерена на аптечных весах.

И надо же случиться такому! До четырнадцатилетия оставалось всего полтора месяца! Никаких признаков депрессии! Я вне себя от досады.

Рико погиб. Выбросился на берег. Об этом я узнал от Игоря, он указал и место — приехав на пустынный утром скалистый пляж, мы обнаружили тело дельфина у кромки прибоя. На Настю больно смотреть. Игорь внешне спокоен.

На состоявшемся в тот же день консилиуме решено усилить наблюдение за объектом. Предложение поместить объект в стационар отклонено, чтобы самим не спровоцировать ухудшение эмоционального состояния.

Раз в неделю Игорь по нашей просьбе рисует солнце. Самое обычное, с лучиками, с облачками или у линии морского горизонта.

Сегодня он нарисовал черное солнце.

На консилиуме врачей мы передаем этот рисунок из рук в руки и пялимся на него, будто надеясь увидеть там ответ… Снова поднимается вопрос о стационаре, и снова это предложение отвергается. В случае, если объект примет решение о суициде, никакое круглосуточное наблюдение ему не помешает.

Если Игорь погибнет, это будет моим личным провалом.

Четырнадцатилетие Игоря! Роковые тринадцать лет позади. Все счастливы. Настя уже отошла от потрясения, вызванного гибелью Рико, и долго выбирала подарок.

Спустя некоторое время решено выдать объекту тщательно отмеренную дозу информации о тех четырех.

Игорь смотрит на меня, как на глупца. Меня и раньше посещало такое чувство, но впервые насмешка во взгляде почти неприкрыта.

— Черное солнце — это смерть. — Игорь объясняет терпеливо, будто говорит с умственно отсталым, а главное, впервые он употребляет понятия «мы и вы». — Вы не можете смотреть ни на солнце, ни на смерть. Те четверо просто хотели взглянуть на смерть в упор.

Все становится на свои места. В детстве ребенок еще не верит в свою смерть, соответственно, она ему неинтересна. Поэтому возраст тринадцать лет и стал роковым рубежом для тех детей индиго.

— А тебя не посещала такая мысль? — спрашиваю я осторожно.

— Нет, потому что я видел смерть. Я мысленно был с Рико в тот миг, когда он погиб, — отвечает Игорь.

Я киваю, пытаясь выстроить очередность вопросов, коих у меня появляется масса.

— А почему Рико это сделал? — спрашиваю я для начала, как мне кажется, о чем-то второстепенном. В самом деле, почему дельфины выбрасываются на берег? Скорее всего, вследствие ошибки эхолокации…

И снова этот взгляд.

— Потому что я сказал ему это сделать, — терпеливо отвечает Игорь.

Я с глубокомысленным видом киваю и принимаюсь вертеть в пальцах шариковую ручку, стараясь не показать своего потрясения.

Игорь смотрит на меня.

В этот момент в дверь стучат, и в комнату впархивает Настя. Мое солнышко, моя радость.

— Я уже пришла с танцев, пап. Можно мы с Игорем пойдем погуляем, когда вы закончите? — спрашивает она, чуточку запыхавшись.

Я чувствую, как пересохло в горле.

Пауза затягивается.

— П-а-а-п? — Настя смотрит на меня с веселым недоумением. — Так мы с Игорем пойдем погуляем?

Дисбаланс

Сергей Васильев при участии Марины Дробковой

1. Взгляд в прошлое

— Безответственность! Только так можно назвать ваше поведение.

— Но… но… Я же не знала, доктор…

— Вы забыли, в каком мире живете? Вам напомнить? Недостаточно плакатов, развешенных по всем стенам?!

— Я… я… Я не знала. Думала, обычная простуда…

— Простуда?! — Врач зло усмехнулся. — Эти штаммы вообще не смогли здесь выжить! Простуда… Сказанула-то…

На лице молодой мамочки постепенно стало проступать отчаяние. Наверно, зря он с ней так. Хотя надо их учить, надо. Ну и достаточно. Теперь будем обнадеживать.

— Милена. Мы обследовали вашего мальчика. На вашей стадии заболевание не поддается медикаментозному лечению. — Увидев, как у девушки поползли вниз уголки губ и наморщился лоб, врач прервал сам себя: — Но! Есть возможность сохранить жизнь вашему сыну. И даже сделать ее вполне сносной. Есть разработки. Они даже прошли лабораторные испытания. Но для массового применения пока не дошло. К счастью. Потому что большинство обращается к нам еще на стадии беременности! — Врач опять не сдержался, ткнув девушку симпатичным личиком в ее ошибку.