Юрий Никитин - Уши в трубочку Страница 64

Он взглянул на одного из гигантов, тот кивнул, взревел грубым голосом:

– Ну, теперь тебя будем казнить! Но, похоже, ты совсем не тот, за кого тебя принимают. По крайней мере, не настолько умен.

Он коротко и резко ударил меня под дых. Я задохнулся от неожиданной боли, тут же резкий удар по печени согнул меня вдвое.

Я просипел, стараясь не кривиться от резкого спазма:

– Заткнись, горилла. Пусть уж твой вожак и говорит сам.

Гигант прорычал угрожающе:

– А кто тебе сказал, что вожак не я?

Я прохрипел:

– Дурень, посмотри на свою харю…

Гигант повернулся, как башня Китай-города, даже заскрипело, поглядел на другие башни из-под каменных уступов, густо заросших шерстью толщиной с сосновые иглы. Те так же тупо поглядели на него, только красавец надменно улыбался.

– Ну, посмотрел… – прогрохотал гигант. – И кто же из нас вожак?

– Не считай меня таким идиотом, – прохрипел я. – Можно бы спросить что-нибудь и потруднее…

В полутьме открылась дверь. Мне показалось, что там вспыхнул небесный свет, а из него, как Афродита из морской пены, выступила женщина, если меня не обманывают выступающие далеко вперед вторичные половые признаки. Ее коротко подстриженные волосы цвета ее губ, а губы – крупные, чувственные, пылали, как пурпурное зарево заката. Однако одета в облегающую кожаную куртку цвета космоса, где множество молний, карманов, пряжек, застежек, отчего походила не то на бронежилет, не то на боевой костюм.

Но в поясе тонка, на поясе нож и пистолет в кобуре, а блестящие брюки я сперва принял за очень темные колготки. В довершение всего в перчатках до локтей, тоже черного цвета. И в то же время лицо ее очень женственное, милое, несмотря на мальчишечьи подстриженный затылок.

Я переступил с ноги на ногу, череп накалился от мыслей. Если мужчины – уроды все до единого, даже этот красавец – урод, ибо слишком красив, для мужчины это мерзко, то я в этом приключении еще не встретил некрасивой женщины. Эта же с красивым надменным лицом, гордая приподнятость скул, изумительно красивые, широко расставленные синие глаза, белоснежная шея и высокая грудь, торчащая, как наконечники стрел, а вместо пояса ей подошел бы браслет с моего бицепса. Правда, не нынешнего.

– Илельна, – вырвалось у меня.

– Узнал?

– Еще бы, – прохрипел я.

– Ты был хорош, – сказала она оценивающе, – но меня упустил…

– Разве? – спросил я. – Сейчас-то я тебя поймал?

Она рассмеялась быстрым жестоким смехом, все пятеро быков угодливо захохотали. Илельна нахмурилась, внимательно осмотрела меня с головы до ног. Голос ее прозвучал холодно и бесстрастно, словно шел от Снежной Королевы:

– Заканчивайте…

Все пятеро снова вскинули пистолеты, дула смотрят мне в грудь, я изготовился к боли, к ударам раскаленного металла. Тут же комнату наполнило грохотом выстрелов. Громилы вздрагивали, дергались, кто-то успевал выстрелить, но пули уходили выше моей головы, а то и вовсе в потолок, потом развернулись и начали стрелять в темный угол. Красноватые вспышки различили скорчившуюся фигуру с пистолетами в обеих руках. Пули рвали тело незнакомца на части, но он упорно продолжал стрелять, пока пятый, последний, не выронил пистолет, и лишь тогда упал, распростершись в луже собственной крови.

С болью в сердце я узнал минотавра, такого умелого и опасного, но допустившего серьезную оплошность: показавшего мне фотографию своей семьи. Женщина отпрыгнула в тень, в ее руках молниеносно появился длинный кривой меч, ятаган. Она всматривалась в неподвижное тело, потом поймала в перекрестье прицела своих прекрасных глаз меня, уже с железным прутом в обеих руках, я за это время успел отскочить назад и выдрать его из стены.

Поигрывая боевым ятаганом, она приближалась, на губах зловещая улыбка. Глаза бросили глумливый взгляд на железный прут в моей руке.

– Мне кажется, Ваше Величество, – заметила она ядовито, – автоматы от вас далековато, а ваш меч недостаточно заточен…

– Достаточно, – ответил я сдержанно.

– Для чего?

– Самое трудное в жизни, – ответил я медленно, – вовремя из нее уйти. Могу сказать в утешение, что хоть жизнь и трудна, но, к счастью, коротка!.. Вы не знали? Вообще-то жизнь дается один раз, а удается еще реже…

Я болтал, не останавливаясь, а глаза бегают по всему помещению, схватка должна закончиться не в этом углу, здесь слишком просторно и чисто. Злобная дура полагает, что буду бить этим железом, идиотка, меня самого за это распнут: палкой – по женщине! Да еще вдруг попаду по голове, по лицу? Нет, это важное дело, в смысле ее убиение, должно происходить либо вон там, в дальнем конце, там окно, я к нему прислонюсь, обессиленный и весь в крови, избитый, едва живой, а она с торжествующим криком ринется, как бык… как бычиха, чтобы окончательно меня смять, расплющить, растоптать. Я отступлю в сторону, а то и просто упаду, но не злонамеренно, а в обессиленности, как в Лебедином озере, а она с разгону шарахнется, вышибет двойную раму со стеклопакетами и вывалится с семнадцатого этажа. Я только услышу долгий затихающий женский крик, в котором будет ярость от понимания, что я перехитрил, хотя я совсем не буду хитрить, это нехорошо, все произойдет непреднамеренно, спонтанно, как любовь с первого взгляда… А потом звон, лязг, я выгляну в окно, далеко внизу ее тело в красивой эротичной позе с раскинутыми в стороны руками и раздвинутыми ногами на крыше разбитого мерседеса, подол чуть задран, открывая красивой формы ляжки… ах да, на ней узкие черные штаны, совсем как колготки, но все равно голова повернута набок, в позе танцующей Кармен, так смотрится более гордо и вместе с тем беззащитнее, мужчины это любят, крови отсюда не видно, это не мужчина, тогда бы забрызгало половину квартала и красные брызги сползали бы со стен и бежали красными говорливыми ручьями…

Если не удастся отступить в тот угол, то можно по диагонали, там из стены торчит заостренный штырь, равный по длине копью Мордреда. Я даже не буду толкать ее на это копье, это хоть песчинку да положит на чашу весов моей вины, она сама с разгону напорется, сама, сама. И я буду весь в белом, а она, соответственно, в коричневом… Впрочем, этот вариант паршивый, так напорется грудью, я только увижу, как из спины между лопатками высунется окровавленный металлический штык, а это не эстетично, надо, чтобы в последний миг бытия видела меня, глаза расширились в понимании всего, что случилось, можно успеть раскаяться, прошептать что-то, изо рта покажется кровь, самую малость, это из мужчин плещет ведрами, а из женщин одна-две капли, чтобы обозначить ранетость…