Елена Величка - Ушедший в бездну Страница 64

После обеда, дождавшись разрешения вернуться в свои покои, Конрад приказал Клаусу открыть окно.

— От реки тянет сыростью и прохладой, — возразил слуга, — вы можете простудиться.

— Нет, я привык к холоду и сырости. В городе мне жарко. Под моими окнами в Норденфельде был пруд. Зимой он замерзал, и мы с братом катались по нему на коньках, а летом я иногда купался там тайком от отца.

Клаус улыбнулся.

— А я-то думал, что вы кротки и послушны, как ангел.

Приоткрыв створку окна, он ушёл. Конрад лёг животом на подоконник и глянул вниз, под стену. На уровне среднего этажа он увидел крону старой липы, что так напугала его накануне. Сверху дерево не казалось большим. Стена не давала ему разрастаться вширь. Две самые длинные и толстые ветки охватывали угол дома, словно уродливые руки. Если бы липа была выше! Конрад оглянулся на занавески, подёргал их. Они были достаточно прочными. Связав их, он, вероятно, смог бы добраться до её ветвей. Его не тревожил ни страх высоты, ни то, что обратный путь до Норденфельда ему предстояло пройти пешком, без денег и спутников, прячась от людей пана Мирослава. Оставалось дождаться ночи.

Рассматривая фигурную решётку ограды, Конрад думал о том, что труднее всего будет пройти незамеченным через городские ворота. И вдруг увидел Дингера. Тот был без лошади. Не спеша, словно прогуливаясь, беглый слуга подошёл к ограде, остановился, делая вид, что любуется цветами, растущими в саду.

Конрад сполз с подоконника, бросился к столу, торопливо, ломая перо, написал на листе бумаги: "Жди меня ночью. Я убегу". Завернув в записку медную крышку чернильницы, он подбежал к окну и, что есть силы, швырнул свёрток. С реки дул сильный ветер, но тяжёлая крышка преодолела его сопротивление. Записка упала в саду почти у самой ограды. Дингер огляделся, поднял сломанную ветром ветку, просунул её между прутьями решётки, подкатил свёрток к себе и, спрятав его в ладони, как ни в чём не бывало, зашагал прочь. Если бы кто-то из обитателей дома наблюдал эту сцену в другое окно, он, скорее всего, решил бы, что богатый мальчик подал милостыню бродяге.

Ужинал Конрад один. Мирослав не пожелал видеть его за своим столом. Вполне возможно, что и Феррара не удостоился приглашения, так как в этот вечер хозяин дома пировал с другими гостями.

Прислушиваясь к доносящимся снизу пьяным крикам, пению и хохоту, Конрад молил Бога, чтобы Мирослав не вспомнил о нём и не приказал ему спуститься в столовую.

Далеко за полночь гости разъехались. Шум стих. Конрад позвал Клауса, с его помощью переоделся в ночную рубаху и лёг. Усталый слуга сложил одежду мальчика на краю постели, по его просьбе опустил полог и уже собирался уйти, но Конрад окликнул его и потребовал закрыть окно:

— Ветер не даст мне уснуть.

Клаус убрал с подоконника чернильницу, несколько статуэток и расписное голландское блюдо, которыми маленький гость играл вечером, прикрыл окно и задёрнул занавески.

— Теперь ветер не будет мешать вашей светлости.

Конрад не ответил. Думая, что он уснул, Клаус загасил свечи в канделябре, вышел и запер дверь. Ему самому хотелось скорее лечь. Но даже если бы он не был таким усталым и сонным, то едва ли заметил бы, что туфли мальчика, стоявшие возле кровати, исчезли.

Не имея детей, пан Мирослав не представлял, каким хитрым, изобретательным и храбрым может быть ребёнок, когда ему угрожает опасность. Вечер, свободный от общения с "отцом", Конрад использовал для подготовки к побегу. Внимательно осмотрев занавески, он убедился в том, что не сможет ни снять их, ни разрезать. Это означало, что спуститься до ветвей липы из своего окна ему не удастся. Тогда он придумал, как выйти из комнаты незамеченным. Перед сном он поиграл с безделушками, расставив их на подоконнике так, чтобы на уборку потребовалось достаточно много времени. Монументальная кровать располагалась посреди комнаты, и, когда полог был опущен, человеку, находящемуся у окна, не было видно двери.

Пока Клаус бережно собирал хрупкие фарфоровые вещицы и переносил их на стол, Конрад тихонько встал с постели, взял одежду и туфли и выскользнул в темноту анфилады. Спустившись этажом ниже и не встретив никого, он свернул в комнату, расположенную под его покоями. Крона липы загораживала окно. Почему-то оно было открыто. Возможно, его распахнуло ветром. Сквозь ветки проглядывало ночное небо. Ущербная луна светила неярко, путаясь в рваных облаках.

Встав в полосу лунного света, Конрад переоделся в домашний костюм. Когда рядом не было слуг, он прекрасно справлялся сам со всеми шнурами, петлями и застёжками своего сложного наряда. Разорвав ночную рубашку от горловины до подола, мальчик связал обе половинки в прочную верёвку, лёг на подоконник, высунулся как можно дальше и намотал её на ветку. Страха он не чувствовал. Окутанный тьмой сад казался ближе, чем днём.

Что-то шевельнулось в углу возле двери. Крыса? Вряд ли…

Сообразив, что из глубины комнаты его видно только на фоне окна, Конрад соскользнул с подоконника, присел и исчез в окружающем мраке. Но его заметили давно и с интересом наблюдали за его приготовлениями к побегу.

— Тихо, ваша светлость, — произнёс Дингер. — Это я, не бойтесь.

— Ты здесь? — удивился Конрад. — Как ты сюда попал?

— Да так же, как вы собираетесь отсюда выбраться. Я знал, что вы не заорёте со страху на весь дом, поэтому не стал пугать вас ещё больше, зажимая вам рот. Эти пьяницы только что утихомирились. Было бы некстати, если бы ваш ангельский голосок разбудил их.

— Я никогда не кричу от страха, но ты меня действительно напугал. Я думал, что это Клаус, слуга, которого Мирослав приставил ко мне.

— И он ещё жив, этот самый Клаус? — с иронией поинтересовался Дингер. — Тогда ему чертовски повезло, не то, что прочим слугам вашей светлости. Идёмте-ка, пока вас не хватились. Я полезу первым, а вы спускайтесь вслед за мной. Если сорвётесь, я вас поддержу.

Слезать по дереву, нащупывая опору в непроглядной тьме, оказалось куда труднее, чем думал Конрад. Ветер с воем трепал крону липы. Листья хлестали по лицу, тонкие ветки, как птичьи когти, цеплялись за одежду, рвали волосы, царапались, норовя выколоть глаза. Там, где расстояние между ветвями было велико, Дингер подставлял руки и Конрад спускался, наступая на его ладони.

Почти у самой земли хрупкая ветка сломалась под ногой мальчика и острый обломок, как нож, располосовал ему чулок от лодыжки до колена. Конрад услышал треск рвущегося шёлка, почувствовал, как деревянный коготь процарапал по коже, но боль ощутил не сразу. Только на земле он понял, что сильно поранил ногу.