Маргарита Бурсевич - Логово серого волка [СИ] Страница 66

Край как раз оказался на уровне груди, и было удобно, сложив руки перед собой, склониться над ребенком.

— Прости, что меня не было рядом. Прости…

Одинокая соленая капелька сползла по щеке, бесшумно падая на простыню. Холодная решимость, раскололась на осколки, и каждый болезненно впился в душу. Стоило лишь понять, что этот человечек совсем не чувствует ко мне презрения или ненависти. Он еще многого не знает, но я верила, что оценит самопожертвование родителей и поймет мой выбор. А сейчас он просто рад мне, а я тому, что провидение сохранило ему жизнь. Этот мир становился гораздо светлее от каждой его неумелой улыбки. Кровоточащая душа словно омылась от темных пятен боли и вины, которые я сама на себя примерила. И мне в эту минуту стало безумно жаль времени, которое я потратила попусту, а ведь могла провести его с ним. С этим человечком, которому нужна родная душа, и мне очень хотелось стать таким человеком для этого малыша.

Я аккуратно протянула руку вперед, боясь напугать его резким движением, но он в ответ очень проворно перехватил мой палец, крепко сжав его в кулачке. Теплая ручка, мягкая как упругое тесто. Короткие пальчики, цепкие, словно колючки репейника, и уже такие сильные.

— Здравствуй, Богдан.

В ответ мне раздался довольный писк и бульканье. А потом мой завоеванный палец потянули в рот.

— Эй, проказник, он же невкусный, — улыбнулась я.

Но он так не думал, так как со смаком принялся обмусоливать палец голыми деснами.

— Проголодался, — раздался голос у меня за спиной.

Я дернулась от неожиданности, так как совсем не слышала, что кто-то вошел.

— Пора кормить, — кивнула на кувшинчик с молоком Ивон.

Она проворно разложила на столе принесенное, среди которого, помимо кувшина, оказался хлебный мякиш и тонкая ткань. А я все так и сидела на полу, как изваяние, пока мою руку облизывали и посасывали.

— Ну, что сидишь? Помогай, — позвала она меня. — Уже совсем старая стала. Нет в руках прежней твердости, боюсь, не справлюсь сама.

Ивон совсем не старческими, быстрыми, четкими движениями смяла шарик из хлеба и, укутав его в ткань, окунула в молоко.

— Напитается, дашь мальцу.

Сунув мне в руки кувшин, кормилица ушла не оглядываясь.

Не в первый раз она появляется в сложный для меня момент и несколькими фразами перемешивает мысли в моей голове. Вот и сейчас я глядела ей вслед со смесью недоумения и благодарности. Я ни на секунду не поверила, что она не в состоянии сама справиться с мальчиком. Но была очень признательна ей за то, что она нашла для меня предлог задержаться здесь подольше и не чувствовать себя лишней.

Богдан нетерпеливо завозился и закряхтел, напоминая о том, что он все еще голоден.

— Сейчас, маленький. Я мигом.

Проверив температуру молока, я присела на край кровати, чтобы было удобно дотягиваться до кувшина с молоком, и аккуратно, с благоговением, подняла на руки ребенка. Он оказался тяжелей, чем я думала, теплым и очень вертким для своего возраста. Чуть сжав руки вокруг него, чтобы случайно не уронить, я помогла ему взять в рот хлебно-молочный узелок, который он с удовольствием принял. Богдан вытягивал из него молоко жадными глотками, не забывая при этом теребить хвостик ткани, свисающей у меня из рук. Забавная манера делать сразу несколько дел вызывала улыбку.

Аппетит у мальчика оказался воистину волчьим, и мы потратили не менее часа, прежде чем он, наевшись, устало зевнул и стал сонно щурить глазки. К моему удивлению, он словно сопротивлялся сну, и все время испуганно поднимал едва опустившиеся веки.

— Что, маленький? — склонилась я чуть ближе, как будто он действительно мог нашептать мне свое желание.

А он, тем временем, схватил меня за кончик перевалившейся через плечо косы и удовлетворенно вздохнул. Меня как током ударило — он боится, что я уйду. Я сидела, не шелохнувшись, наблюдая, как Богдан засыпает, а сама боролась со сбившимся дыханием и резью в глазах. Он помнил меня и ждал!

— Дождался, наконец, мамку-то, — вновь появление Ивон осталось мной незамеченным.

— Но ведь я не…

— Ты можешь думать, что хочешь, а вот он тебя мамой считает.

Я ослышалась? Мамой? Почему? Прочитав на моем лице всю гамму вопросов, кормилица снизошла до объяснения.

— Ты первое живое существо, которое было рядом при его рождении. Ты приняла его в этот мир. Вы провели первые несколько часов вместе. Для него с того момента, когда ты впервые прижала его к себе, все было определено. Он волк, а значит, его главный инстинкт нюх. Твой запах для него всегда будет ассоциироваться с матерью. Всегда, независимо от возраста.

Я опустила взгляд на ребенка и в немом благоговении смотрела на спящего младенца.

— Никто не говорил мне этого.

— Потому что не собирались навязывать тебе что-то против твоей воли, — спокойно пояснила Ивон.

— Но ведь если бы…

— Если бы знала, все было бы иначе? — изогнула она бровь.

«Да» хотелось сказать мне, но я не знала наверняка. Может быть болото вины стало бы еще глубже.

— Не знаю, — призналась я.

— Поэтому и молчали.

Ивон присела рядом, погладив меня по склоненной голове.

— Все происходит в свое время, вот и ваше пришло.

Ивон давно ушла, Богдан спал сладким сном. Я все сидела и держала его на руках.

Мама. Так, странно. Я мама. Волнующе, пугающе, невероятно. Даже осмыслить сложно, вот так сразу.

— У нас много времени. Правда, маленький?

Устроив его в гнезде из одеял, легла рядом, лицом к нему, и еще долго любовалась носиком, дугами тоненьких бровей и пухлыми щечками. Так и уснула рядом, зная, что он будет ждать моего пробуждения. А там, во сне, меня ждет оборотень с сильными теплыми руками и ласковыми серыми глазами.

Глава 36

Метель так и не улеглась к утру, но ждать дольше я не мог. Слишком тесно сжимается кольцо вокруг нас и нельзя терять ни минуты. Викарий долго еще увещевал подождать более подходящую погоду для такого длинного путешествия, но безрезультатно. Меня сейчас никто не сможет заставить остановиться. Бессонница, терзавшая меня всю ночь, приносила смутные тревожные образы, и я нутром чувствовал напряжение и беспокойство Ромашки. Волк скреб изнутри, требуя действий и было сложно удержать себя на месте. Лишь то, что зверь не чувствовал ее страха и боли, позволило сохранить рассудок и дождаться утра. Не более. Лишь к восходу метания зверя улеглись, и казалось, даже, что волк успокоился и затих. Но это уже ничего не меняло, ведь помимо волчьего желания оберегать, была еще и человеческая половина, которая тосковала по девушке. Мне очень хотелось домой, нестерпимо тянул туда, где под крышей моего замка была она. Мне не нужен был дополнительный стимул, чтобы рваться назад к той, что была центром моей вселенной. Внутренний покой это хорошо, но гораздо лучше будет, когда я смогу лично убедиться что у нее все в порядке. Когда я смогу обнять ее и прижав к себе, шепнуть на ухо, что скучал. Когда смогу зарыться пальцами в шелк волос и вновь попробовать вкус ее губ, чтобы убедиться что они действительно такие вкусные какими я их помню.