Моя жена – ведьма. Дилогия (СИ) - Белянин Андрей Олегович Страница 67

Видимо, я побледнел. Это заметила даже молчавшая доселе графиня. Похоже, она считала, что от ее пышной красоты я впал в столбняк, теперь вот-вот упаду в обморок от нереализованного желания. На самом-то деле я реально представил реакцию Наташи во всех возможных вариациях…

— Теперь ты будешь моим… — глухо выдохнула графиня, делая шаг в мою сторону. Я автоматически отступил назад. Она несколько удивилась, но продолжила: — Мне нравятся мужчины, которых надо завоевывать. Я хочу тебя, немец.

— Найн! — твердо отказался я. — Их бин женат. Моя фрау Наташа — зер гут супруга! Дас ист ее либен, либен, либен… Короче, мне действительно нельзя! Ну никак! Вы меня правильно ферштейн?

— Женщинам не говорят «нет». — В томном голосе голой графини прорезались металлические нотки. — Ваша жена далеко, она ничего не узнает, а я рядом, и последствия отказа могут быть… достаточно болезненными.

— Это угроза?

— Конечно нет… Это лишь логическое развитие событий, которые непременно произойдут, если я не… — Она еще раз сделала попытку приблизиться, но я ловко отскочил за рояль.

Итак, все возвращается на круги своя… Ночью за мной гонялась страшная упыриха, а супердейственный Фармазон успешно руководил фронтом моей обороны. Изменилось не многое. Я по-прежнему убегаю, однообразно прячась за стулья, стол, тумбочки, кресла, прыгая по диванам и кушеткам, следом шумно сопит уже вспотевшая от страсти секс-бомба местного уезда, и белый ангел, стыдливо прикрывая глаза, пытается выдать кучу полезных советов одновременно:

— Прыгайте, прыгайте же! Вот так… и не смотрите на нее, не отвлекайтесь! Такая женщина кого угодно с ума сведет… За кресло! Вот, не высовывайтесь, какое-то время она вас поищет… Сереженька, будьте бдительны, она ищет слева. Вон ее ножка показалась… Господи, какая ножка! Какой изгиб бедра, а колено, а эта плавная линия голени, так певуче перетекающая в изящную щиколотку… Бойтесь ее! Ибо адово это искушение! Под рояль, под рояль, быстро… Ага, не поймала! Дышит тяжело… Грудь так и накатывает и откатывает, накатывает и откатывает, накатывает и… ка-ка-а-я грудь! Что за форма, объем такой… ух! Соски едва вздрагивают, как зернышки граната, а нежная плоскость живота так чарующе плывет вниз, к этому треугольнику любви. Ну не смотрите же вы на нее, в конце концов! Да что вы, обнаженных женщин с ошеломительной фигурой, жаждущих плотской любви, бегущих за вами и готовых на все, никогда не видели?!

Естественно, при всей этой беготне многократного стука в дверь никто не услышал. Это уже когда красный от ярости Павел Аркадьевич, топая ногами, заорал во всю мощь, мы трое сообразили оглянуться, но было поздно — графиню занесло.

— Пошел вон, дурак! У нас урок.

— Что-о-о? — обомлел барин.

— Шнелле, шнелле, руссише швайн! — неожиданно для самого себя выкрикнул я. Не знаю, как хозяин оценил мой немецкий, но его словно ветром сдуло. На Ольгу Марковну это произвело самое благоприятное впечатление, она решила, что если уж я послал мужа, то только для того, чтобы сию минуту отдаться ей. Как же…

— О майн либен! — расцвела она.

— О майн Готт! — ответил я, вовремя прячась за спинку дивана, страстная графиня стукнулась об нее головой, недооценив силу мужского коварства.

— Ну-у… нельзя же так с женщиной… — укоризненно протянул Анцифер, стараясь смотреть в потолок, а не на застрявшую задом вверх барыню. — Проявляйте твердость, а не грубость.

К сожалению, именно моя грубость и возбудила в Ольге Марковне очередной всплеск африканской страсти. Она умудрилась отодвинуть тяжелый диван в нужную сторону и поймать меня за руку. Мы покатились по ковру в партерной борьбе. Я начал орать, чувствуя, что вот-вот стану жертвой бессовестного насилия. Бить женщину я не мог, а оттолкнуть не удавалось — руки соскальзывали с ее мокрой кожи.

— Анцифер!

— Уже бегу… а, минуточку! Там шаги за дверью, может быть, Павел Аркадьевич вернулся?

Дверь распахнулась с ужасающим грохотом. В проеме действительно стоял гневный барин с большим охотничьим ружьем. При виде распростертого меня и графини сверху он пошел пятнами… Потом покраснел так, словно собрался лопнуть, и, потрясая двустволкой, завопил:

— Пристрелю кобеля немецкого!

В ту же минуту в двери просочился заспанный Фармазон. Черт неловко ткнул под руку хозяина, ружье дернулось, и двойной заряд разнес большую вазу с цветами.

— Ух ты… И не стыдно? Сами развлекаетесь, а меня разбудить забыли… Циля, это ты такой роскошный бардачок устроил? Не оправдывайся, я по глазам вижу, что ты. Графиня в неглиже и мыле, рогоносец махает дедовским дробовиком, а наш герой-любовник утомленно загорает на собачьем коврике. Циля, ты же воруешь мои прерогативы — втравить хозяина в такое…

— Убью, фриц поганый, — снова взвыл барин, лихорадочно пытаясь перезарядить двустволку.

Графиня под шумок чмокнула меня в челюсть и гордо встала, стряхивая осколки и лепестки:

— Скотина, я все могу объяснить…

— Да уж, сделайте милость, — сдержанно пробурчал я, пока Анцифер с Фармазоном ставили меня на ноги.

— Что ж тут объяснять, ласточка моя?! — удивился хозяин. — Разве ж я не вижу, что этот немчура здесь вытворяет? Он же, насильник, тебя, счастье мое, едва не…

— Кто? Я?!! — Близнецы гирями повисли на руках, пытаясь меня удержать, но плотина терпения лопнула! — Где у вас глаза, тиран репоголовый? Да ваша супруга мне с первой встречи проходу не дает! Забодала своей любовью окончательно! Я требую оградить меня от ее озабоченности. В культурных странах за такое домогательство тихого домашнего учителя можно под суд угодить!

— Что? Он… как он смеет, Оленька?

— Очень даже смею! Она ваша жена? Так вот и проследите, чтобы она свою неудовлетворенность на мою бедную голову не сваливала!

Я выдохся. В комнате стало тихо-тихо. Барин переводил умоляющий взгляд с жены на меня, на общий кавардак, потом снова на жену…

— Серега, ты глянь, мужик явно не в себе: губки дрожат, цвет лица в зелень отдавать начал, языком шевелит не по делу, ножками сучит… Зря ты с ним так сурово. Обманутым мужьям глаза нужно открывать постепенно.

— Да, — вздохнув, поддержал братца погрустневший ангел, — как-то не по-христиански получилось. Без милосердия, без человеколюбия, справедливо, но… жестоко. Может быть, в душе этого самодура еще остались хоть какие-то чувства, раз он так страдает. А ведь страдания исцеляют душу…

— Ладно, я был не прав. Прошу прощения у всех присутствующих! Я… попробую прочесть что-нибудь лирическое, о восстановившейся любви. Надеюсь, поможет…

— А… о… у… — было возопил Анцифер, но Фармазон ловко засунул ему в рот его же кружевное жабо.

— Читай, Серега! Пусть всем будет хорошо!

Я чуть прикрыл глаза, вспоминая…

Пограничье. Поле боя. Ты да я да мы с тобою. Постоянная война, Я один, и ты одна. Слева пушки, справа бомбы, Душ пустые катакомбы, Как берлинская стена. Чья вина? Ничья вина. Мы живем в пылу сражений, В взрывчатости отношений, В мертвой пропасти без дна, И победа не видна, Но расписаны, как ноты, Канонады, артналеты. Наша бедная страна В эти дни совсем бедна. Убедившись в неудаче, Мы сойдемся и поплачем, Поцелуемся спьяна. Что поделаешь — война…

— Оленька! — всхлипнул барин, протягивая руки.

— Павлик! — прошептала барыня, бросаясь в объятия супруга.