Станислав Гримайло - Гримайло Станислав Александрович Истории Руана (СИ) Страница 67

Пока я сокрушался об отсутствии необходимых для создания шедевра навыков, Крушивец превратился в статую, лишь изредка похрюкивая. Когда человечек взрыкнул, я не удержался:

- Простите: что вы сказали?

- Недосолено! - снял пустую тарелку с лица Эрз. - Негодяи! Так небрежно относится к "юри оли касилла"! Где цини, люти, хаве наконец!

"Гоблины бы оценили..."

- Ола-ла... И это экспресс уважаемой компании. И вот! Как так?! - потряс кувшином.

- Забыли что?

Эрз окинул меня хитрым взглядом:

- Вам, как приверженцу трезвости по утрам, в обед, простительно. Кстати: хоть вечер остался для послабления? Так вот, вот так. Ола-ла... - покачал головой Эрз. Извлек из кармана идеально выглаженный платочек и принялся вытирать забрызганную мордашку. На удивление продолжил:

- Наш милый проводник своим бесчестным поступком выразил небрежение к древнейшей традиции великого знания! Осквернять "Горную слезу", наливая благословенный напиток в простую поделку из подножной грязи, - кощунство. А ставить означенную бутыль под правую руку - зело корыстно!

"Гномам точно понравилось бы..."

- Плетей негоднику! Сервировать стол на двоих, выставляя такие мелкие тарелки - куда хозяин смотрит, а? Вы скажите, а? - принялся дальше сокрушаться Эрз, хотя пять минут назад с удовольствием прикладывался к блюду с птицей. Впрочем, продолжая бурчать, Крушивец перешел к следующему блюду - изысканной выпечке. Сладостям. Делая осторожные мелкие глотки "Слезы", и закусывая кремовыми пирожными.

"Вот так и теряются возможности к стремительной известности и сказочному обогащению. Нехватка умений... Эх! Впрочем - не факт. Создать шедевр - даже не пол дела. Так, первый шажок. И неизвестно - оценят ли? Ибо сегодня в фаворе подшучивать над сильными мира, а завтра за оное и по мордасам дать могут. За осквернение, так сказать, святынь. Ибо не должно! Перепрыгивать через толпы, зажав шедевр под мышкой, и отмахиваясь им же от особо ревнивых."

Неправильный салат, сладости и маленькие глоточки древнейшей традиции гномов вернули первоначальный цвет лица Крушивцу, отчего тот заметно повеселел.

- Вернемся к свободе! Как вы думаете, мистер Россеневский, есть ли у нее недостатки?

- Как и у всего: есть.

- Прям таки у всего? Ола-ла... - покачал головой человечек.

- Идеальных вещей нет, - подтвердил я.

- Истинно так! Позвольте замечание: не в вещах дело. Не так ли? Так ли? Поспорите? Согласны? Против?

- Именно так. А вы? Не согласны?

- Я, как представитель иного поколения, имею четкие и твердые понятия. Сложные и запутанные, многослойные и подправленные, измененные и утвержденные. Улавливаете?

- То есть вы, мистер Крушивец, хотите сказать, что ваши убеждения зависят от сиюминутного настроения? Подправленного?

- Эрз Мы, Эрз Мы! - замахал лапками Крушивец. - Старит, молодой человек, старит такое обращения. Вас - мужает. Меня - старит. Дед, прадед, прапрадед, прапрапра...

- Понял! Извините, - с трудом прервал словоизлияние.

- Убеждения - как шкатулка. Сегодня вы положили одно, завтра другое, через год... ола-ла... сколько накопилось! Тянетесь достать одно - и что? Находите, да? А не тут-то было! Опись, понимаете ли, затерялась. Где оно? Убеждение. Убеждение? Где? То оно? Или то оно? А?

Не зря гномы нахваливают свои древние традиции. Чем дальше - чувствую, - тем меньше останется понимания. Будь хоть трижды адекватным и внимательным, разобраться в волне "Горной слезы" можно лишь воспользовавшись услугами крутого дешифровщика. Парочкой хороших подходов, тарелочкой другой салатика...

- Выбирать наугад?

- Истинно! Потрясли, открыли, вытащили. Что? Все перепуталось, смешалось, исказилось, осталось... ола-ла! Подправленное и утвержденное!

-Так и рехнуться недолго, - заметил я.

- О чем и речь! Двадцать семь! Представьте: двадцать семь! Лет, истинных моих, прожитых, драгоценных и не забытых, счастливых и радостных, тяжелых и интересных... И что, спрашиваю я вас, хочется? а, что?

- Повеситься, - хмыкнул я.

- Ола-ла, - покачал головой Крушивец. - Такие мысли приходят... И к булочнику, что каждое утро тридцать лет встает раньше солнца, и затюканному клерку в управе, и хозяину игорного заведения... Всем! Но не должно! Понимаете?! Да? Поддаваться! Мы в силах - открыть шкатулочку и достать... - и хитро так, с прищуром, растянув губы в широкой улыбке, уставился на меня.

Я промолчал. Крушивец приглашающе кивнул.

Закивал активней.

- Подправленное и утвержденное.

- Истинно так! За Свободу!

Выпили. Я сок. Эрз Мы, смущенно улыбаясь, налил себе из кувшина, облюбованного мной.

- Так вот, вот так. С чего мы начали? Ола-ла... Двадцать шесть прошений, и завтра, по приезду, наняв лучший экипаж, завезу его, двадцать седьмое. Я многого разве прошу, а? Многого?

Я неопределенно кивнул.

- Их жадность не знает границ. Всего один день, в году, один экспресс! Без, вы понимаете, без! Один!

В тишину купе, прерываемой лишь словами, глотками и довольным урчанием желудков, вплелся неясный гул. Крушивец бросил взгляд в окно - плечи поникли и такая грусть отразилась на по-детски кукольной мордашке. Я проследил за его взглядом.

На тихий и спокойный перрон выплеснулось наводнение: поток тел, смешение рас, гул растревоженного улья. Река разномастных существ пронеслась со скоростью идущей рысью лошадью и скрылась где-то в хвосте экспресса.

- К Свободе нужно готовиться, мистер Россеневский, - громко, казенным тоном, сказал Крушивец. - Ибо она, по незнанию, бьет. Палкой. По голове.

Прозвучало страшно: истинно пророчески.

Я сглотнул, пошарил на столе в поисках кувшина с соком, нашел, сделал два резких глотка... Перехватило дыхание, глаза запросились на свободу, слепо нашарил первую же тарелку и, издав довольное урчание, нырнул...