Яна Алексеева - Охотящаяся-в-Ночи Страница 67

Сравнительный анализ… хм. Я нагнулась, вчитываясь… Прав и обязанностей инициированного бессемейного одиночки – мага и нелюдя.

– Ну, как? – спросила, запихивая свиток в сумку.

– Странно… кажется, быть магом проще, чем доказать право на самостоятельность кому-то из Древних. Или уйти из семьи.

– Да, поручитель нужен только первый год и к нему требования куда как проще, чем к Учителю оборотня. Я подойду, думается… – запустив руки в копну светлых волос, принялась разбирать пряди. Нет, мне это определенно нравится! – если живы будем. Пошли уже! На работу пора.

Хотя и не хочется уходить. Так тихо и спокойно среди гобеленов и книг… Ну, хорошо. Собравшись, начала возводить стену, разделяющую сознание в надежде запрятать среди осколков бешенства и ярости хоть каплю этого странного уюта. Запомнить, впитать, вплавить в сознание, в хищную безжалостную суть. Я шла к выходу, кончиками пальцев касаясь деревянных полок, кожаных корешков, тонких нитей охранных чар, приятно покалывавших кожу. Почти не глядя по сторонам, погрузившись в медитативный транс, на одних ощущениях добралась до дверей. Старательно впитывая рассыпающееся осколками ощущение покоя, приняла от магистра список книг, которые он желал получить за не стол уж малую, как выяснилось, услугу. И, подхватив под руку Марину, от которой пахнуло смесью огорчения и страха, шагнула наружу.

За углом дома меня вывернуло наизнанку. Желчь, поднявшись к горлу, прижгла язык. Судорога скрутила живот. Цепляясь за кирпичную стену и согнувшись, пережидала приступ мучительной рези в желудке. Ноги мелко дрожали, на спине выступила холодная испарина. Кажется, кожа едва не посинела, приобретя замечательный трупный оттенок.

Рядом топталась Марина. Ее настроение диссонансной нотой вплеталось в накрывшую город тьму. Жаркое солнце, медленно катящееся к горизонту, казалось черным пульсирующим пятном, небо расчерчивали, переплетаясь, толстые, махрящиеся шевелящимися отростками темные канаты. Сила, магия было настолько сильна, что даже полукровка-сирин ощущала, как дрожит реальность. Только она не видела этого. И давления, выворачивающего наизнанку суть города и всех в нем живущих… не понимала.

Но почему все изменилось так резко и так быстро?

Что за тварь призвал убийца?

Резко распрямившись, переждала приступ головокружения. Побелевшими пальцами вцепилась в руку девушки, хрипло выдохнула:

– Пошли!

И, пошатываясь, двинулась вперед.

Вот она, расплата за чувствительность, за способность читать прошлое, охотиться на суть, брать след. Цена дара Высшего Охотящегося в ночи. Я шкурой ощущаю происходящее, с нездоровым интересом наблюдая через стекло, отделяющее от реальности, как ломает мое тело.

Боль. Боль, боль… Ненавижу! Но отказаться от того, что делает меня – мной?

Я найду эту сволочь и убью!

В кафе, куда я притащила Марину, для такого чудесного вечера оказалось на удивление мало народа. Человек шесть ютилось за пластиковыми обшарпанными столиками, да двое вертелись у стойки, во всю фильтруя с барменшей. От них так и несло горячей похотью. Но все равно, тяжелую атмосферу не могли разогнать ни улыбки девицы, ни легкая музыка, приглушенно льющаяся из динамиков, ни яркие, полосатые стены с развесистыми пальмами в кадках, маскирующими трещины. В конце концов, озабоченная парочка убралась, да и прочие как-то не рвались веселиться.

Я только усмехнулась. Все же у людей есть инстинкт самосохранения, или чутье на неприятности. Глобальные такие… нависающие над головой мохнатой черной сетью. Заглянув на кухню к Араму, хозяину, не брезгающему порой постоять за плитой лично, ткнула пальцем в Марину.

– Эта – со мной. Посидит в уголке.

Горбоносый смуглый азиат только кивнул, затейливо выругавшись.

– Пусть, все равно народа нэту… – и махнул рукой, прогоняя нас с кухни.

Нацепив фартук, я статей замерла у стойки. Марина приткнулась в углу, под развесистой пластиковой гирляндой, нервно перебирая застежки наших сумок.

Барменша, крашенная в рыжую брюнетка, тяжко вздохнула:

– Мертвый сезон какой-то.

– Светик, – протянула я, провожая взглядом еще одного, покидающего в общем-то уютное кафе, человека, – тут же убийство случилось.

– Да ладно, не прямо здесь, да и… обычно-то как бывает? Любопытные набегают…

– Эт' да… – может, какие-то отвращающие чары? Или, действительно, та сеть так на людей влияет? – Да ладно, отдохнешь зато.

– Ну да… это у нас ты, Ленусик, проездом и вообще, – девушка помахала рукой. В свете галогеновых ламп блеснул алый маникюр. – А мне за квартиру платить. Чаевые-е..

– Ну, мне теперь тоже… платить, – я хмыкнула, – да и вон, иждивенка имеется.

Марина, чуть расслабившись, медленно тянула чай из большой белой кружки.

– Кстати, а кто она? – огладив короткую маечку, обтягивающую изрядных размеров грудь, Светик улыбнулась зашедшему мужчине.

– Дальняя родственница. С родителями поругалась, а пока дулась да по подругам шаталась, маман ее возьми, да и помри!

– Жара?

– Ну… вроде бы. Теперь вот не знает, куда податься.

– Понятненько.

Я подхватила поднос, направляясь на кухню. Посетитель все же решил задержаться. Ну, накормим, напоим…

На самом деле мне почти нравится это место. Такое искреннее в своей примитивности, без подтекста, скрытой сущности, бьющей по сознанию. Простые чувства, мимолетные запахи, скользящие мимо тени чужих жизней. А сейчас – еще и без тяжелого потного духа толпы.

Красота… танцующим шагом, балансируя подносом с запотевшим графином и стопками на одной руке, и тарелкой, полной жареной картошки в другой, прошлась по залу. Я – могу и умею привлекать внимание, да получше Светочки. Движениями, равномерными или резкими, страстными или монотонными. Нечасто, правда, ибо это чревато толпами поклонников, бегающими следом и мешающими личной жизни.

На миг настроение улучшилось, но потом снова навалилось раздражение. И страх, и ярость, и все прочее…

Так что приземлила заказ на стол уже с недовольной гримасой. Резко развернувшись, выразительно скривила лицо, проведя пальцем по горлу. И продолжила работать, потому что народ все таки пошел, пошел… Переоценила я инстинкт самосохранения горожан. Переоценила.

Марина мрачно следила, как я перемещаюсь от столика к столику, разнося еду. Каждый раз, проходя мимо, я одаривала ее мимолетной улыбкой, в ответ ловя волну раздражения. Милая девочка… ревнует! Так и хочется ее потрепать по загривку. Ути-тю-ти, какая! Собственница. Пребывая от этого в некотором отрешенном восхищении и едва не опрокинув гору пустых грязных тарелок, я показала ей козу. Блондиночка надулась, с ее пальцев потекли едва заметно мерцающие капли силы.