Ольга Макарова - iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан Страница 67

Оставшись один в комнате, которую выделил ему хозяин, Кангасск долго разрывался между тем, что говорили ему амбасиатское чувство опасности и не терпящие лжи харуспексы, и тем, что бесстрастно заявляла обычная логика. Кан привык верить своим чувствам. Интуиция не подводила его никогда. Но сейчас отринуть очевидное он не мог…

Сухая одежда, тепло очага, усталость, а также сытная еда и доброе вино сделали свое дело: Ученика миродержцев начало неумолимо клонить в сон; это было выше его сил. Чувствуя, как утекают последние минуты бодрствования, Кангасск рассуждал сам с собой… Можно ли обмануть амбасиата? Можно, вполне, если хорошо владеешь своими эмоциями. Зачем? Нет мотива… Замешан ли Немаан? Вряд ли: ничто не указывает на это. Но на всякий случай поднимать при нем эту тему не стоит. Лучше понаблюдать, не вызывая подозрений, а сделать выводы…

…И последнее, то что никак не давало Кану покоя: загадка с караваном… Следует честно признать: Виль ни слова не сказал о том, что пришел с караваном сейчас — он говорил лишь о прошлом.

Кан припомнил часть разговора: что ответил Виль, когда он спросил его об Астрахе, Клариссе, Илесе и Эргене — тех четверых, что вместе с Вилем везли в Хандел свои первые товары: несколько бочонков с медом.

По словам Виля, дела тогда пошли просто замечательно: всех пятерых молодых торговцев приняли в гильдию и помогли наладить постоянный маршрут. Киррала ласково называла его «медовый путь», хотя медовым он быть вскоре перестал: мед, конечно, возили, но в числе других товаров он составлял лишь малую часть. До войны «медовый путь» процветал. Потом, когда наступили тяжелые времена, не оставившие места мирной торговле, все пятеро в составе вооруженных до зубов караванов участвовали в доставке оружия и анока меллеоса омнисийским войскам. В каждый поход отправлялись как в последний — таких караванов гибло без счету много… На первом году войны — самом тяжелом из всех — пал в бою Илес; Астрах был смертельно ранен, но выжил благодаря панацее Гердона.

Оставшиеся шесть лет войны судьба хранила выживших торговцев «медового пути». И когда пал Эльм Нарсул и Омнис вздохнул свободно, Кларисса предложила брату возродить прежнее дело — и Астрах согласился. Торговая гильдия бедствовала; начинать пришлось без чьей-либо помощи. Но Астрах не просто справился… возродив «медовый путь» и передав его Эргену, он возглавил ослабевшую торговую гильдию и четыре года положил на то, чтобы густая сеть торговых маршрутов вновь покрыла одичавшие послевоенные земли.

Поступок, по праву достойный называться подвигом.

Астрах еще при первой встрече показался Кангасску Дэлэмэру человеком с большим будущим. Еще тогда, несмотря на провинциальную робость и доверчивость, он был решительным и храбрым парнем и настоящим лидером. Отрадно было слышать, каких вершин он достиг, пройдя путь от простого торговца медом до главы омнисийской торговой гильдии… Воистину, у каждого героя своя роль, и только вместе все избранники судьбы способны что-то изменить в мире к лучшему…

Но если вернуться к загадке… Сам Виль, по его словам, в торговой гильдии состоит, торговлю ведет. Так как он оказался здесь в компании двадцати бывалых вояк, но без какого-либо намека на караван с товарами? Даже если он просто направляется из одного города в другой по неким делам, то неужели пешком?.. Богатый торговец — пешком через всю эту слякоть? Вряд ли… Кангасск на его месте вообще просто раскошелился бы на трансволо. Целый караван, с людьми, зверями и повозками в трансволо утащит только великий маг (например, Орион, сын звезд), но просто несколько человек — на это сойдет и младший магистр Университета.

«Ох…» — вздохнул Кан, откинувшись на кровати. Он уже устал ломать голову над этим. Возможно, спроси он Виля прямо, получил бы простой и исчерпывающий ответ, но что-то подсказывало: не спрашивай; и даже не намекай на то, что в чем-то сомневаешься. «Не делай этого,» — говорило внутреннее предчувствие с такой очевидностью, будто вежливо предлагало Кану не прыгать со стометровой высоты воизбежание очевидной смерти…

Кангасск не заметил, как заснул. Крепко, безмятежно, как дома. Ему снились молодые Астрах, Кларисса, Виль, Эрген и Илес — мир его праху… И чудился во сне сладко-цветочный аромат меда. И слышалось мелодичное поскрипывание колес груженой медовыми бочонками тележки.

Утром Немаан растолкал Кангасска невообразимо рано, аж до восхода солнца. Вдвоем они спустились в общий зал, где их ждал завтрак. Если в абсолютной тишине. Дух запустения витал в этом доме, словно он был заброшен, причем давно. И теперь ничто уже не создавало иллюзии обратного. Кан был на все сто уверен, что, кроме них с Немааном, здесь нет ни одной живой души, но не выдал своих мыслей ни словом, ни жестом.

Всё. Пора перестать обманывать и утешать себя. Что-то происходит. Какие-то тучи сгущаются над головой. И надо разбираться в этом, а не закрывать глаза на происходящее.

…Когда заалела дальняя полоса горизонта, Кангасск с Немааном оставили постоялый двор и продолжили свой путь. К ночи должен был уже показаться Лур. Город первой волны…

Глава двадцать четвертая. Простые вещи

«Письма к Кангасску Дэлэмэру

год 15003 от п.м.

июнь, 26, бывшая Ничейная Земля, г. Лур

Лур — город безголовый и трухлявый, как его символ (глянь на него, если будешь проходить мимо; в мое время это была источенная червями деревянная птица на воротах — голова у нее давно отвалилась, и никто не задумался над тем, чтобы приладить новую).

Лайнувер Бойер в свои детские годы уже знал задворки Лура вдоль и поперек; мне досталась его память, но, в отличие от него, я эту столицу теневого мира терпеть не могу… Вернее, это я так думал, до сего дня…

…Но, когда я вновь ступил на серые мостовые Лура… когда прошел лабиринтом знакомых улиц, я почувствовал боль, и вместе с нею — светлое прикосновение живой памяти… не Лайнувера, а своей…

Именно здесь я встретил Эдну. Именно на этой улице, под ночным небом, в лурианском мраке я вступился за нее, еще не зная, кто она такая…

В первый миг, вспомнив все так ясно, словно это было вчера, я задохнулся от боли, охватившей мою душу. От горечи вины… от осознания того, что изменить ничего не способен… Но потом… почувствовал, что боль утихает и сквозь смоляную тьму брезжит ласковый свет.

„Эдна…“ — мысленно произнес я. Свет озарил мою душу и пропал. Казалось, я был прощен… или это память сыграла со мной злую шутку…