Алексей Игнатушин - Псы, стерегущие мир Страница 68

Гридень развел руками, вполголоса выругался: проклятый врыколак, халтурил по-черному!

– Где ближайший кузнец? – спросил витязь конюха.

– Направо, а там иди на звуки грохота, они до полуночи спать не ложатся, – пояснил мальчонка охотно.

Лют отвязал стремя. Нежелан покорно выслушал наставления не шалить, скорее выходить коней, и проводил взглядом спину витязя до въездных ворот. Глянул на коней – мышцы противно застонали – и со вздохом принялся расседлывать.

Найти улицу мастеровых оказалось несложно, грохот и впрямь указывал не хуже зазывалы. Окрестные улицы степенно погружались в сон, жители наверняка елозили на кроватях, проклиная непоседливых кузнецов. Что ж, если торговать дозволено лишь под присмотром Дажьбога и любая сделка во тьме считается недействительной, то кузнецам на подобные запреты плевать.

Совсем недавно умелец, способный из бесформенного куска железа сковать плуг, светец либо женскую висюльку, казался кудесником, любимцем богов. Сказать по правде, и сейчас многие так думают. Лют мальчишкой в том был крепко уверен. К тому же кузнец работает с огнем, стихией благостной, божественной, от скверны очищающей. Потому и могут работать в любое время суток.

Лют толкнул первую дверь, за которой громыхал кузнечный молот. В лицо дохнуло жаром, и он сощурился в багровую тьму. Побратим огню обернулся на звон колокольчика над дверью, молот застыл над вишневой полосой металла. Помощник перестал раздувать мехи, ладонью утер с закопченного лба трудовой пот и взял у хозяина заготовку и молот.

Кузнец вытер руки о кожаный передник, надетый на голое тело, согнулся над бадьей воды – голова зашипела, как раскаленная болванка.

– Здрав будь, воин, – поздоровался кузнец густым басом.

Лют склонил голову и подошел ближе. С бороды и усов кузнеца стекали мутные струйки, в волосках поблескивали крупные капли, при виде стремени в глазах его мелькнуло разочарование.

Гридень передал стремя, железка в могучей ладони выглядела хрупкой игрушкой. Кузнец глянул мельком, несмотря на полутьму, в которой лучше виден разогретый металл, быстро определил поломку.

– Изделие – дрянь, – хмыкнул он с чувством превосходства. – Поправить – минутное дело.

Лют, задетый известием, что обладает плохой вещью, буркнул недовольно:

– Погоди, кузнец, раз такое дело, продай готовую пару или сделай.

– Ковать нужды нет, – отмахнулся кузнец. – Эй, сгоняй на склад, принеси пару стремян, – рявкнул он на помощника.

Тот отставил заготовку, затопал ногами, дверь скрипнула, парень исчез. Кузнец вернулся было к прерванной работе, но Лют от нечего делать спросил:

– А не слыхал ты кощуну о поражении Волоса?

Кузнец хмыкнул удивленно, отложил работу.

– Ты даешь, воин, еще спроси: могу за молот держаться?

Лют примирительно улыбнулся. В голове мелькнуло: мало ли какие люди здесь живут, может, молимся разным богам, несмотря на общий язык?

– Запало мне в сердце одно несусветствие.

– Эт какое? – глянул кузнец с любопытством.

Гридень помялся, собираясь словами. От горна тянуло страшным жаром, тело взмокло и истекало широкими струями. Лицо коваля в красноватом свете смотрелось загадочно, внушительно, в провалах глаз клубилась мудрость.

– Почему всюду поют, что Перуна освободил кузнец, а после еще и Змея за язык клещами поймал?

Валуны плеч приподнялись недоуменно.

– Раз поют, знать, так и было.

– Не-ет, – тряхнул Лют головой упрямо. – В кощунах ничего не поют спроста, всегда старики ввернут какое-то назидание, что западает незаметно.

Кузнец ухмыльнулся, ладонь поскребла бороду, на стене заплясала густая тень: смешной уродец, сунувший руку в голову.

– Хм, годами ты, конечно, не юн, но и не стар, а мыслишь здраво. Верно, что кощуны не только бают о сказочных временах, но и незаметно жить учат. Напрямую ведь не скажешь, тут же взбеленятся: не моги учить, старый хрыч, сам знаю, что для жизни надо! А так исподволь следуют доброй воле, даже не замечая.

– Не всегда доброй, – возразил Лют. Кузнец молча согласился. – Но тут дело особое: кощуна ведает о тяжких временах, когда исчезло солнце, землю сковала стужа, а люди от отчаяния жрали друг друга и молились темным богам. И героем сказа должон быть самый главный человек на свете, чтоб его примеру следовали грядущие поколения.

– Зело здраво, – кивнул кузнец. – И что такого: на кузнецов смотрят как на волхвов, уважают, не то что мельников, – закончил со злорадным смехом.

Лют запнулся, глазами обшарил темные стены кузни, глянул на россыпь углей, накаленных добела, ресницы суматошно захлопали, но долго тлели перед взором яркие пятна.

– Лучшие люди на земле – воины, – сказал он с горячей убежденностью. – Посему Змея бьет бог – покровитель витязей, а не Дажьбог или никчемные Лель и Полель. Воин стоит на страже мира и Правды, от зла ограждает, благодаря ему и его последователям мир существует. А кощуна бает о каком-то кузнеце, – добавил гридень с нежданной обидой.

Кузнец вздохнул, руки разошлись в стороны, Лют с невольной завистью скользнул взглядом по могучим бревнам, перевитым вздутыми жилами.

– Ну что сказать, витязь, что сказать? Вообще люди невольно признают, что есть вещи воинской отваги выше.

Лют всхрапнул оскорбленно:

– Это что?

Кузнец выставил ладони примирительно, закопченную поросль лица прорезала усмешка.

– Каждый бог поделился с людьми силой, умениями. Так кого мы ставим выше Перуна?

Лют пожал плечами, лоб пошел складками.

– Рода, бога богов, сотворившего мир.

– А кроме?

– Ну, не знаю, у каждого племени по-разному, некоторые и вовсе Волоса чтят в первую очередь.

Кузнец спросил коварно:

– А Сварог?

– И Сварога чтим, – спохватился Лют. – Как не чтить, когда он переделал творение Рода да и много чего для людёв сделал хорошего.

Затопали ноги помощника кузнеца, запыхавшийся парень ворвался в кузню, с поклоном передал кузнецу пару блестящих стремян. Тот глянул придирчиво, крякнул удовлетворенно. Лют забрал изделия из широченной ладони.

– Так вот, воин, извини, но разговор наш подошел к концу, мне еще скорый заказ надо сделать. Вижу, хлопец ты башковитый, что диво для твоих лет, посему подумай на досуге, почему Сварога кличут Небесным Кузнецом, может, перестанет душа терзаться.

Лют расплатился, у двери низко поклонился кузнецу. Ночной город приветил прохладными объятиями. Вальяжно проходящие по улице мастеровых горожане пугливо расступались перед рослым мужем, идущим как слепец. Лют смотрел невидящим взором, лоб покрылся складками, носы сапог то и дело ковыряли щели меж мощеными булыжниками.

Из раздумчивости вывели звуки веселья, глаза резануло освещение двора: у лошадиной поилки двое яростно спорили, чьей лошади пить первой. Гридень встряхнулся, как гусь, вылезший из глубокой лужи, напряженная мысль затаилась в глубинах сознания. Твердым шагом он направился к корчме.