Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — граф Страница 69

Она посмотрела внимательно, повернулась и поплыла дальше. Я двинулся через осоку, слыша треск и хруст, проламываясь, как могучий кабан, но в черепе билось ошалелое: но я ведь днем шел именно здесь, никакой травы, откуда она взялась? Добро бы призрачная, но ведь настоящая…

Графиня удаляется, не оглядываясь, спина прямая, смотришь в нее и сразу видишь — графиня, даже у баронесс не такие, а уж виконтессы так и вовсе… Я украдкой отодрал один листок помельче от темного стебля и сунул в карман. Графиня не оглянулась, когда я догнал, но ощутил по чему-то неуловимому, что как-то знает о моем поступке и не одобряет. Не дело благородных собирать листья, пусть даже для исследований.

Похоже, мы поднялись уже на вершину башенки, графиня прошла сквозь дверь. Я толкнул ветхие доски и едва не рухнул в ночь: в лицо пахнул холодный воздух, словно мы на вершине гор, под ногами пропасть, графиня по воздуху двигается от нашей башенки к той, что напротив, до нее не больше десяти шагов, но…

Я ругнулся, прямо от моих ног перекинут легкий мостик. Чего я трясусь, при этом разнобое и должно быть такое безобразие в разнице архитектурных решений: нет институтов, что выпускали бы одинаковых, как фонарные столбы, инженеров, что думают и строят тоже одинаково.

Мостик подрагивал под моим весом, легкий настолько, что его очень просто оборвать и тем самым обрезать путь от захваченной врагом башни. Графиня приблизилась к башенке и прошла сквозь темную дверь, а я толкнул, не поддалась, пытался плечом, наконец догадался потянуть на себя. Дверь отворилась без скрипа, но с таким зловещим шорохом, что кровь застыла в жилах. Захлопали невидимые крылья, я отшатнулся и закрыл лицо локтями.

По голове и плечам сухо хлестало жесткими перьями, в ноздри ударил мерзкий запах. Когда звери вылетели в ночь, я осторожно поднял голову, графиня осматривается посреди помещения, скудный свет проникает только в распахнутую дверь. Я напрягся, сотворил шарик света. Комната сразу осветилась, заброшенная, вещи покрыты пылью, хотя стол и три кресла вроде бы намекают, что здесь когда-то собирались, беседовали, пили вино или читали книги.

Рядом с дверью, почти касаясь моего плеча, на крюке нечто вроде пояса из множества плотно подогнанных блях, налезающих одна на другую наподобие рыбьей чешуи. Одни бляхи из металла, другие из зеленого камня, третьи из кожи… если это кожа, а пряжка — из хищно сомкнутых лап. Вообще-то это в самом деле пояс, странный сплав варварской дикости и высокого инженерного искусства, слишком ювелирная подгонка деталей, и в то же время странное ощущение, что это пояс не императора, а некоего дикого варварского князька, что двинулся завоевывать себе королевство побогаче.

Графиня произнесла наконец:

— Странно, я не чувствую в этом источнике света магии.

— Гм, — пробормотал я, — это из альтернативных источников энергии. Экологически чистых. Чтоб ни озоновых дыр, ни потепления…

Она подплыла к светящемуся шарику ближе, свет пал на ее лицо, я рассмотрел даже бесцветные ресницы на белых, как из мрамора, глазах. Рука графини приподнялась, но пальцы остановились в дюйме от шарика.

— Не понимаю, — сказала она, я уловил в ее голосе нотку растерянности. — Если бы это было тысячу лет назад, я сказала бы… сказала бы, что это…

Она запнулась, словно сама подыскивает нужное слово, но его нет в окружении мечей и топоров, рыцарских доспехов и красивых щитов с гербами. Я развел руками.

— Мир без непоняток был бы скучноват.

— Да, но…

Я отмахнулся:

— Ваша светлость, не берите в голову. Скажите лучше, это произведение искусства… еще с ваших времен?

Она без выражения посмотрела на странный пояс. Губы сжались, такое ощущение, что узнала и что с этим поясом связана какая-то неприятность. Я всматривался и всматривался, в глубинах плоских зеленых камней из тумана проступают фигуры, выплыли причудливые строения, появились люди в странной одежде, пронеслись зеленые кони… Или же это игра зрения, но вот пряжку точно создавала гильдия дизайнеров: при всей зловещей вычурности — ни одной лишней детали. Узор невероятно сложен: солнце в круге, значки строго на равном расстоянии один от другого, думаю, допуски нанометровые. Все то же странное ощущение, как будто высококлассные мастера-оружейники делали каменный топор для вождя племени.

— Это очень древняя вещь, — ответила она сухо. — Но вам нужно пройти еще один зал, затем подняться по небольшой лестнице в укромную комнату. Там находится то, что вы ищете.

Я хотел сделать шаг, заколебался, впереди прямо из стены торчит на зеленом стебле ярко-красный цветок, чуть крупнее розы, но мельче георгина, всего три листа, я снова напряг зрение и всмотрелся в цветок, я ко всяким красотам цветов глуховат, больше насторожился, что стебель прямо из камня, даже сам камень как бы вытянулся чуть в эту сторону и постепенно превратился из серой каменной ветки в зеленую, где повисли листья, а стебель гордо изогнулся вверх, подобно подсвечнику, и разродился этим красным цветком.

Графиня проплыла вперед, оглянулась, я уловил в ее лице раздражение.

— Вы еще не передумали?

— Я? — удивился я. — Это я просто набираюсь злости. В бою я страшен!

Она поплыла вдоль стены, не оглядываясь, я отступил на шажок, а то вдруг высунется что-нить прямо из камня и укусит, хотя комната выглядит чинной и строгой, одна стена почти целиком закрыта строгим гобеленом, где на сером фоне повторяющийся узор из стилизованных виноградных листьев, средних размеров стол из темного дерева и два простых стула из такого же темного дерева, что гармонично смотрятся на фоне стены. На столе в крохотном блюдце красным огоньком свечка размером с мизинец.

Посреди стола — человеческий череп и, конечно же, наискось воткнутый в дерево кинжал с простой деревянной ручкой. Правда, перекрестье из синеватого металла, посредине всобачен крупный рубин, но вдавлен достаточно глубоко, так что, думаю, не очень мешал владельцу. Череп же стар, словно выкопан из времен войны кроманьонцев с неандертальцами.

На широкой полке, похожей на спальное место в плацкартном вагоне, всякого рода пузатые кувшины, чаны, котлы, я остановился перед нелепой штуковиной, похожей на оплавленные развалины игрушечного дворца. Оплавленные настолько, что остался один каркас, облепленный потеками застывшего камня, но в расширенных окнах мелькает то голубое небо, то зелень лесов и трав, появилась и пропала коричневая глинистая стена, опаленная солнцем, а затем без всякого перехода — снежная равнина, утыканная редкими елями.

Графиня прошла комнату наискось, замедляя шаг, оглянулась в нетерпении.