Робин Хобб - Волшебный корабль Страница 7

Кеннит поглядел на солнце, потом на морские волны, еще продолжавшие отступать. Для того чтобы вернуться на ту сторону острова, потребуется час с лишком. Не следовало бы особо задерживаться, а то как бы полный отлив не усадил «Мариетту» на камни…

Это был редкий и необычный для Кеннита миг нерешительности. Он ведь явился на Берег Сокровищ не только за удивительными находками; всего более интересовало его предсказание, которое мог сделать Другой. Он был уверен, что Другой не откажет ему в пророчестве. И еще ему нужен был кто-то, кто позже подтвердил бы слова Другого. Для того он и притащил сюда Ганкиса. Ганкис у него на корабле был едва ли не единственным, кто, повествуя о своих приключениях, не приукрашивал и не привирал. Ганкису поверят не только члены команды, но и любой пират, встреченный на улицах Делипая (пиратское гнездо называлось так оттого, что там обыкновенно делили добычу, и каждый получал свой пай). А кроме того… Если предсказание, сделанное в присутствии Ганкиса, Кенниту не понравится, Ганкиса нетрудно будет заставить умолкнуть навеки.

Свидетель, удобный со всех сторон.

Кеннит еще раз прикинул, как обстоит дело со временем. Благоразумие советовало прекратить поиски прямо сейчас, поторопиться на встречу с Другим — и во весь дух назад к кораблю. Увы, благоразумным редко фартит, а Кеннит давным-давно решил для себя, что у подобного рода людей их удачливость, словно неиспользуемая мышца, только ослабевает вместо того, чтобы расти. Это было его личное открытие, его тайное верование, и он вовсе не рвался кого-либо к нему приобщать. По крайней мере, до сих пор все громкие деяния капитана были круто замешены на его удачливости и на привычке уповать на нее. Кеннит даже полагал, что, сделайся он в один прекрасный день осмотрительным да благоразумным, Госпожа Удача смертельно оскорбилась бы и перестала одаривать его своими милостями. Размышляя об этом, Кеннит всякий раз самодовольно хихикал: вот он, тот единственный риск, на который он никогда не пойдет! Не станет полагаться на неизменно вывозивший его авось, проверяя, оставит его удача или не оставит!

Нравились ему такие вот логические завороты. Доставляли удовольствие… Он продолжал двигаться прогулочным шагом вдоль кромки воды. Приблизившись наконец к зубастым утесам, замыкавшим полумесяц песчаного берега, Кеннит ощутил присутствие Другого уже всеми чувственными и даже более тонкими фибрами своего существа. Запах Другого показался было ему заманчиво-сладким, но потом ветер переменился — и накатила волна тошнотворного зловония, как если бы на берегу что-то протухло. Вонь была такой плотной, что застревала в гортани, спирая дыхание и вызывая дурной вкус во рту. Запах можно было еще вытерпеть, но близость Другого он ощущал буквально всей кожей. От нее закладывало уши, она давила на веки и чувствительную кожу шеи. Кеннит вроде бы и не потел, но все лицо почему-то вдруг сделалось сальным от пота — как если бы ветер перенес кожные выделения Другого и втер ему в плоть… Кеннит яростно подавил позыв к рвоте. Ну уж нет! Никакой слабости он перед ними не обнаружит!

Выпрямившись, он расправил плечи и незаметно одернул жилет. Ветер шевелил перья на его шляпе и развевал блестяще-черные локоны капитана. Без утайки скажем — было на что посмотреть. Кеннит сам знал это и вовсю пользовался тем впечатлением, которое производил и на мужчин, и на женщин. Он был рослым, хорошо сложенным, мускулистым. И камзол его скроен был так, чтобы подчеркнуть ширину плеч и плоский живот. Да и лицо не подкачало. Высокий лоб, крепкий подбородок, прямой нос и тонкие губы. Борода капитана была, согласно моде, остроконечной, кончики усов тщательно укреплены воском. Не нравились Кенниту только глаза. Ими его наградила мать — бледно-голубыми, водянистыми. Оттого всякий раз, когда он смотрел в зеркало, ему казалось, будто он встретился с нею взглядом, и она вот-вот заплачет, огорченная делами своего беспутного сына. Дурацкие, в общем, глаза. Не таким бы глядеть с его загорелой физиономии. У кого другого они сошли бы за вопрошающе-мягкие, но ему даже думать об этом было противно. Он долго пытался выработать этакий «льдисто-голубой» взгляд, но особого успеха пока не достиг: проклятые глаза были слишком бледны даже для того, чтобы изображать лед.

…Усилие, потребовавшееся для обуздания слабости, даже заставило его слегка скривить губы, но все же он выпрямился и наконец посмотрел на Другого.

Тот ждал. И ему, кажется, было наплевать, кто перед ним. И глаза их находились примерно на одном уровне, потому что они были почти одного роста. Пират испытал странное облегчение оттого, что легенды оказались настолько правдивы. Эти перепончатые пальцы на руках и ногах… рыбьи зенки в хрящеватых глазницах… плотная чешуйчатая кожа на теле. То бишь все в точности так, как Кеннит и ожидал. Тупорылая, лишенная волос голова не принадлежала ни человеку, ни рыбе. Угол челюсти располагался пониже ушных отверстий, так что пасть запросто могла вместить голову человека. За тонкими губами угадывались ряды мелких острых зубов. Плечи сутулились, обвисая вперед, но осанка существа говорила отнюдь не о вялости, скорее наоборот — о животной силе. Другой был облачен в одеяние вроде плаща, бледно-лазурного и сотканного столь искусно, что отдельные нити были немногим заметней прожилок на цветочном лепестке. Плащ облегал тело Другого, словно стекающая вода… Да! Все именно так, как Кенниту доводилось читать… За исключением одного.

Для капитана полной неожиданностью явилась его приязнь к этому созданию. Зловоние?… Должно быть, мерзость, которую он только что ощущал, порывом ветра донесло совсем с другой стороны. Запах Другого был запахом сада в цвету, его дыхание отдавало букетом дорогого вина, а в непостижимых глазах таилась бездонная мудрость. Кенниту захотелось понравиться дивному существу. Заслужить его одобрение. Чем? А хотя бы своим великодушием и умом. Ах, как хотелось бы, чтобы Другой стал думать о нем хоть чуточку лучше…

За спиной капитана глухо прошуршали по песку шаги подошедшего Ганкиса. Чужой чуть отвлекся, взгляд рыбьих глаза, неподвижно созерцавших Кеннита, на мгновение скользнул прочь… и этого мига хватило, чтобы наваждение растаяло. Поняв, что произошло, Кеннит едва не подпрыгнул. Потом скрестил на груди руки, дабы сработанная из диводрева личина как можно плотнее вжалась в его плоть. Оживший или еще не оживший, но амулетик, похоже, все-таки сработал. Не дал колдовству чужака совсем уж опутать сознание. Ладно! Теперь, когда он сообразил, что на уме у Другого, тот хоть в лепешку разбейся, а волю его не согнет.

И вот их взгляды снова скрестились, но Кенниту более ничто не мешало видеть истинное обличье Другого. Это было холодное, чешуйчатое порождение морской бездны. И оно, кажется, смекнуло, что Кеннит сумел одолеть навеянный им морок. Во всяком случае, когда оно набрало воздуху в особые мешки позади челюстей и заговорило, как бы отрыгивая слова, пирату послышался в его голосе некий оттенок сарказма.

— Добро пожаловать, путешественник. Ты искал, и я вижу, что море щедро вознаградило тебя. Желаешь ли ты сделать добровольное приношение и выслушать прорицателя, который объяснит смысл найденного тобой?

Так бы стали разговаривать скрипучие немазаные ворота. Кеннит про себя оценил то усилие, которое, должно быть, потребовалось этому существу для овладения столь мало подходящей для него человеческой речью, и испытал невольное восхищение. Однако другая, более жесткая и заскорузлая часть его существа тотчас отмела это восхищение, ибо на самом деле необыкновенное достижение Другого было, конечно, простым актом услужливости. Даже раболепия. Вот оно стояло тут перед ним, это создание, во всех отношениях чуждое человечеству. Стояло, между прочим, на своей собственной территории. И, тем не менее, прислуживало ему, Кенниту. Говорило, как могло, на его языке. Просило подачку в обмен на свое предсказание…

Возникал только вопрос: коли все так, коли оно действительно признавало его своим господином… откуда в нечеловеческом голосе эта беспокоящая нотка насмешки?

Эта мысль была лишней, и Кеннит досадливо отбросил ее. Взявшись за кошелек, он вытащил две золотые монеты — освященное обычаем «добровольное приношение». Что бы он там ни плел только что простодушному Ганкису — на самом деле Кеннит произвел определенные разыскания, выясняя, какого именно приношения будет ждать от него Другой. Госпожа Удача не любит, когда ее застигают врасплох. Ей нужно, чтобы все было как следует приготовлено…

Так что капитан был готов. Он глазом не моргнул, когда вместо того, чтобы протянуть руку-лапу, существо высунуло длинный сероватый язык. Кеннит, не дрогнув, опустил на него свои монеты. Язык мгновенно втянулся назад в пасть. Проглотило оно золото или сотворило с ним еще что-нибудь — сказать было невозможно. Так или иначе, приняв подношение, Другой отвесил Кенниту короткий деревянный поклон — и разгладил перед собой полукруг песка, приглашая пирата разложить найденное на берегу.