Игорь Чужин - Уйти чтобы не вернуться (СИ) Страница 7

В последний день перед выходом в поход, я лег пораньше, чтобы хорошо выспаться, а утром сразу после завтрака собрал вещи и направился вниз по течению реки. В дремучем лесу без компаса практически невозможно поддерживать нужное направление движения, а мне совсем не хотелось бродить кругами по бурелому. Поэтому, я решил идти вниз по течению реки, которая должна была обеспечить меня водой и пропитанием. Торопиться мне было некуда, а поэтому я внимательно выбирал дорогу и старался подмечать все вокруг.

Любой человек в принципе дитя природы и мы миллионы лет жили на ее лоне, а плодами цивилизации пользуемся всего несколько тысячелетий. При правильном отношении к делу и продуманной подготовке, налет цивилизации буквально за пару месяцев слетает с городского жителя, и генетическая память вытаскивает из подсознания наследие предков. Наш ротный умел доходчиво объяснять правила поведения в лесу и горах, а те, кто не проникся его уроками, тот был первым кандидатом, чтобы превратиться в груз двести. В лесу бессмысленно вертеть головой во все стороны и стараться рассмотреть каждую травинку, потому что уже через полчаса глаз замыливается и сознание перестает обрабатывать поток ненужной информации. В таком состоянии не только растяжку не заметишь тут даже бревна под ногами не видно. Неделин учил нас сливаться с лесом и заставлял перед выходом в зеленку минут двадцать сидеть на земле с закрытыми глазами и стараться отрешиться от повседневных забот и очистить свои мысли.

Поначалу я посмеивался над этими медитациями, но вскоре втянулся и понял, что ротный абсолютно прав. Растворившись в окружающей природе, ты как бы становишься ее частью, и информация поступает в мозг строго дозировано, очищаясь от 'белого шума' которым заполнен мир. Наверное, многие замечали, что обычная кошка спокойно спит под рев рокн-рола из динамика усилителя, но стоит на кухне раздаться тихому шороху мыши, как она сразу просыпается. Примерно, таким образом, работает и сознание человека слившегося с окружающей природой. Ноги сами выбирают безопасную дорогу, и любой чужеродный предмет заметен издалека. В таком состоянии самый тихий посторонний звук слышится выстрелом из автомата, а запах табака или потного человеческого тела чувствуется за сотню шагов. При достаточном навыке и привычке, даже тоненький проводок растяжки заметен как железнодорожный шлагбаум. Правда чтобы войти в это состояние нужен особый талант и только троим из десятка удается в той или иной мере овладеть этим навыком, но видимо доставшийся мне от отца абсолютный музыкальный слух, имел такую же природу.

Капитан Неделин, натаскивавший молодое пополнение перед выходом на боевые операции, разглядел в сержанте санинструкторе неплохие задатки разведчика и попытался сосватать меня в дивизионную разведку, обещая золотые горы. Однако мое медицинское начальство воспротивилось этим наездам, и я лишь от случая к случаю выходил на боевые с разведчиками. Вскоре Саша Томилин на собственной шкуре узнал, что такое война, после чего меня можно было отправить в горы только по приказу, а менять относительно спокойную должность санинструктора, на посмертную славу лихого разведчика я отказывался наотрез.

Навыки, полученные во время службы, не пропали втуне, и их оказалось не сложно восстановить, поэтому уже через час после выхода из лагеря, я полностью слился с окружающим миром и обезопасил себя от неожиданностей. Лес вокруг меня был наполнен жизнью, и я вскоре стал его неотъемлемой частью, которая не выделялась среди общего фона. Местные обитатели видимо посчитали странного двуногого зверя с горбом на спине опасным противником и заблаговременно уходили с моей дороги. Я тоже не строил из себя короля джунглей и обходил стороной лежки кабанов и медведей, ловивших в реке рыбу, а поэтому продвигался по лесу без приключений.

За восемь дней своего путешествия я стоптал уже пару лаптей и собирался устроить длительный привал, чтобы привести свою амуницию в порядок, когда случайно наткнулся на старое кострище. Это были первые следы человека, попавшиеся на моем пути, поэтому я отнесся к своей находке со всей серьезностью. Кострище, скорее всего, было прошлогодним, потому что молодая трава уже пробивалась через золу. При более тщательном осмотре выяснилось, что у костра ночевали трое и только одну ночь. К таким выводам я пришел, обнаружив рядом с кострищем три кучи засохшего лапника на котором спали охотники. Золы в кострище было немного, что указывало на кратковременность привала, после которого люди покинули стоянку. Кроме кучки рыбных костей и следов от топора на окрестном сухостое, ничего существенного чтобы помогло определить датировку стоянки, обнаружить не удалось, а это наводило меня на неприятные мысли. На лесных стоянках людей из двадцать первого века всегда можно обнаружить следы прогресса в виде упаковок от продуктов, консервных банок и пластиковых бутылок, а здесь даже огрызка газеты не было рядом с местом, где оправлялась эта компания.

Я решил обследовать местность вокруг кострища и направился к реке, в которой, скорее всего, была поймана рыба, зажаренная на костре моими предшественниками. На берегу реки я не нашел следов человека, но сделал другую весьма полезную находку. Этой находкой оказался кусок каменной соли, который вывалился из подмытого весенним паводком берега. Когда я спускался к воде, то увидел молодого лося лизавшего какой-то камень и догадался что это неспроста. Теперь у меня появился запас соли, а это значит, что пресное рыбное меню значительно улучшится.

Тщательно обследовав обрыв, я выяснил, что пласт каменной соли имеет толщину сантиметров двадцать и под углом в сорок пять градусов уходит в землю. Соляной монолит изобиловал вкраплениями песка и грязи, а поэтому требовала дополнительной переработки, но если меня действительно забросило в прошлое, то эта находка могла послужить начальным капиталом в новой жизни. Историк из меня аховый, но я где-то слышал про соленые бунты в Москве, поэтому постарался запомнить наиболее заметные ориентиры поблизости от своей находки и острым камнем сделал отметины на стволах нескольких деревьев.

После суточного привала, я снова отправился в путь и уже утром третьего дня наткнулся на проселочную дорогу, уходившую через брод на противоположный берег реки. Дорога на первый взгляд казалось непроезжей но, несмотря на то, что она довольно сильно заросла травой, на ней была заметна свежая тележная колея. После более внимательного осмотра мне стало понятно, что по проселку никогда не ездили автомобили, и похоже по нему передвигались только пешеходы и гужевой транспорт. Следы лошадиных копыт тоже вызывали у меня недоумение, потому что только на паре следов я обнаружил подковы.