Колин Мэлой - Подземелья Дикого леса Страница 7

Остановившись у главного фасада здания, седан на мгновение замер, потом Дэвид повернул ключ, и двигатель затих. Свист ветра в дремучем лабиринте зданий Пустыря был слышен даже из машины. Дэвид обернулся и посмотрел на дочерей.

— Всего две недели, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал успокаивающе, — и все. Две недели. А потом мы вас заберем.

Элси провела пальцами по синтетическим льняным волосам Тины Отважной. Еще никогда в жизни две недели не казались ей таким долгим сроком.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Тайный язык растений

Вперед, на север!

Запоздалое предостережение

Обернув вокруг лица длинный вязаный шарф, Прю на мгновение представила себя кочевником-бедуином, бороздящим широкие просторы какого-нибудь песчаного хребта в Сахаре, хотя на самом деле она просто бесцельно плелась по Ломбард-стрит. В данных обстоятельствах она бы определенно предпочла такую жизнь. Девочка спросила себя, заставляют ли детей бедуинов ходить в бедуинскую школу и зубрить всякую фигню вроде того, кто изобрел хлопкоочистительную машину и откуда берется пенициллин. Едва ли. Скорее всего, бедуинские дети в основном катаются на верблюдах наперегонки и учатся находить оазисы в пустыне. После этого она решила погуглить информацию про бедуинов, когда вернется домой, и выяснить, нельзя ли пойти к ним добровольцем.

Все это время Прю бродила по холодным улицам Сент-Джонса, ее родного района на севере Портленда, штат Орегон. Стоял февраль; и уже сейчас — а было четыре часа пополудни — небо начинало темнеть. Улицы оставались мокрыми еще со вчерашнего снегопада, и девочка на ходу пинала комки слякоти. Она решила, что для велосипеда слишком холодно, но выбраться из дома было просто отчаянно необходимо. Все эти разговоры об ожиданиях, перспективах и ее поведении сводили с ума. От этого еще меньше хотелось идти навстречу родителям и учителям. Впервые в жизни она ощутила, как ее навязчиво затягивает взрослая жизнь, и ей это ощущение ни капли не понравилось.

Срезав угол по пустой стоянке, Прю направилась на запад и внезапно обнаружила, что оказалась там же, где оказывалась вот уже не раз за эти долгие, бесцветные недели: на обрыве над рекой Уилламетт и Непроходимой чащей за нею.

Она усмехнулась себе под нос: Непроходимая чаща. Густой покров высоченных деревьев, простирающихся повсюду, куда ни глянь. В ветвях запутались низкие облака, в устье реки дул холодный ветер. С этого расстояния невозможно было расслышать голоса. Голоса деревьев.

Кое-что изменилось; возвратившись из леса, после всех испытаний, через которые ей пришлось пройти в начале осени, она ожидала, что жизнь вернется к привычному ритму. Мак снова дома, с семьей — все должно быть прекрасно, так? Но вскоре Прю начала слышать шепот. Голоса были знакомыми; у них был тот же самый тембр и тон, как у тех, что она услышала в страшную секунду, когда вдовствующая губернаторша едва не лишила Мака жизни, чтобы пробудить кровожадный плющ. Это было бормотание живого мира вокруг. Стройный хор деревьев и травы.

Она ожидала, что эта невероятная способность останется в лесу, когда она выйдет обратно, но вскоре обнаружила, что даже самые тихие и скромные комнатные растения, если их правильно расшевелить, рады перекинуться с ней парой фраз — пусть их «реплики» и невозможно расшифровать. Этот едва слышный бессловесный шепот, казалось, рождался где-то в глубине ее слухового канала. И хоть его невозможно было разделить на слова, через некоторое время Прю научилась интуитивно чувствовать эмоции в звучании голосов. Даже при беглом пересчете многочисленных зеленых обитателей их дома обнаруживалось головокружительное разнообразие характеров: кактусы издавали какое-то ворчливо-чопорное «ПФ-Ф-ФТ!», пальма в ванной — энергичное «КР-Р-РК!», нефролепис в гостиной уныло посвистывал, а барвинок в горшке на книжном шкафу, когда к нему подходили, очень раздражался («ФРТ! ФРТ!»), хоть Прю и свела частоту взаимодействия с ним к тем редким случаям, когда родители вспоминали, что его надо бы полить. К ее досаде, мама принесла домой на Рождество еще и корзину с плющом — тот на Прю просто-напросто шипел.

И все же большую часть времени растения были неразговорчивы, так что она довольно быстро перестала думать, что вот-вот спятит, и смирилась с этой новой (и куда более странной) реальностью.

Плотней обернув шарфом замерзшие щеки, девочка проводила взглядом туман, который стекал вниз сквозь кроны деревьев на той стороне реки. Ей подумалось, что это место, должно быть, находится как раз в дикой части леса. Интересно, что там делается с тех пор, как она ушла, какие невероятные перемены случились в судьбе этого чудесного места? Прю пробежала взглядом по заснеженной щетине чащобы, по загроможденному цистернами Промышленному пустырю и через реку и наконец остановилась на рыжевато-коричневом клочке земли прямо под обрывом. Там ей почудилось что-то очень необычное.

Сначала она подумала, что это просто затейливая тень от дымового столба или высоко летящей птицы. Но нет: чем дольше Прю всматривалась, чем отчетливее становился силуэт.

Это была лисица — черная как сажа.

И смотрела лисица прямо на нее.

Вдруг в ушах Прю взорвалась оглушительная какофония звуков. Она исходила от буйных зарослей ракитника, который рос из каменистого выступа прямо под краем обрыва. Слов в этом шуме не было; лишь нечеткий, но оглушительный шипящий скрежет, который заслонил собой все другие звуки, как грохочущая волна шума помех, выкрученная на полную громкость. Руки Прю рефлекторно потянулись к ушам, но заглушить шум это мало помогло. Чувствуя, как изо рта вырвался приглушенный крик, девочка попятилась назад; каждый ее нерв взвивался от мощи все усиливающегося звука. Что-то попалось под ногу, и она, потеряв опору, кувырком полетела на землю. От удара копчиком о промерзшую почву позвоночник прошила ослепительная вспышка боли.

Шум заполнил собою все; Прю потеряла сознание.

Мир вокруг почернел.

Мир вокруг почернел.

Все потому, что Кертис зажмурился так крепко, как только мог. Он даже оскалился от натуги, чтобы ни лучик света не просочился сквозь сомкнутые веки. Так можно было притвориться, что он вовсе не летит. Было куда легче убедить себя, что поток воздуха, который треплет мех его плотно завязанной под подбородком ушанки, теребит одежду и морозит щеки, — это просто сильный зимний ветер. В конце концов, сейчас февраль. А перья, в которые он так крепко вцепился пальцами? Наверное, это подушка — мягкая пуховая подушка, которая немножко линяет. А почему трясет? Вовсе не от полета. Это просто…