Сергей Малицкий - Карантин Страница 7

— Автодорожный, — постарался скрыть всегдашнюю ухмылку Павел.

— Служил?

Голос майора звучал глухо, но резко.

— Служил, — кивнул Павел. — Батальон связи. Водителем. Механиком.

— Уазик? — поднял брови тесть.

— БТР, — ответил Павел. — Но и с уазиком справлюсь.

— Однако на «японце» ездишь, — буркнул Виктор Антонович. — Отечественные машины надо любить.

— Как же их любить, если их тот, кто делает, не любит? — не согласился Павел, — Я как раз отечественными машинами в основном занимаюсь. И уазиками в том числе. Не одну до винтика разобрал. Все отечественные машины одной конструкции — «сделай сам» называется.

— Руки покажи, — потребовал майор.

— Пожалуйста. — Павел с улыбкой раскрыл ладони.

— Так… — Тесть презрительно прищурился. — Мозоли есть, а пальцы не сбиты.

— А зачем пальцы сбивать? — удивился Павел. — При хорошем инструменте да умной голове… В перчатках работаю. Руки мою. Ухаживаю за ними.

— Ухаживает он… — пробурчал майор, — Ты вон… за Томкой лучше ухаживай, совсем от рук отбилась девка.

Грохнул о стол стаканом, поднялся и вышел из избы.

— Вот и поговорили, — с облегчением выдохнула Томка. — Ты ему понравился.

— Да ну? — удивился Павел, — А мне показалось, что он придушит меня сейчас.

— Показалось, — улыбнулась Томка, — Он… добрый на самом деле.

— До жути добрый, — рассмеялся Павел, — Если в нем и была доброта, то он передал ее дочке без остатка. Кстати, что-то непохоже, что ты в этом домике выросла.

— Не в этом, — кивнула она с готовностью. — Последнюю квартиру продали, когда я школу закончила. Помоталась я по этим школам, повидала… разного, ни в одной больше пары лет не училась. Я ведь когда доучивалась, сама за собой смотрела. Отец в отставку вышел и уже двигал по этим своим газораспределительным станциям, а мамку я почти и не помню. Так… отдельные картинки словно. Может быть, он и злится на себя, что приглядывать за мной толком не мог. А там уж я и школу закончила. Тогда он продал квартиру, перебрался из-за Урала сюда и купил этот домишко. А на разницу я поехала Москву завоевывать.

— И завоевала? — Павел внимательно смотрел на Томку. Иногда ему казалось, что она чего-то недоговаривает.

— Жизнь покажет, — вернула жена на лицо улыбку, потянулась, — Да и разница была, прямо скажем, мизерная. Что уставился? Не нагляделся еще?

— Никогда не нагляжусь, — кивнул Павел, — Ты непохожа на отца.

— Значит, похожа на мать. — Она села напротив, подперла подбородок ладонями, — Или ты хотел, чтобы я была вот такого же роста, как батя, и с такой же физиономией?

— Я бы от страха давно уже умер, — сделал серьезное лицо Павел, — Да и в фехтовальном зале ты б зарубила меня. Пришла бы с двуручником и…

Томка прыснула, не сдержал улыбки и он.

— А фотографии какие-нибудь детские у тебя есть? Фотографии мамы? Детские рисунки? Я хотел бы посмотреть.

— Нет ничего. — Она прикусила губу, уставилась в окно. — Ничего не осталось. Нет, можно было бы найти каких-нибудь одноклассников, мотнуться на Сахалин, в Хабаровск, в Красноярск. Порыться в их альбомах, отыскать мою физиономию, но своего ничего не осталось. Мы тут с отцом вообще без вещей оказались: контейнер наш пропал на железной дороге, так и не отыскали его. А скорее, отыскали, да не мы. А знаешь, я и рада этому. Ничто не тянет, ничто не рвет на части. Зато я вся тут перед тобой, без прошлого. Вся здесь.

— Отец твой без акцента говорит, — заметил Павел.

— Так это мать моя из Прибалтики, а не он, — подмигнула мужу Томка. — Я ее язык раньше русского выучила. Когда мамка умерла, отец меня вообще не понимал. Я по-русски только в школе начала говорить. Имей в виду, что и ты будешь мой язык учить. Вот уж что у меня от мамы осталось, та к это язык. Хочу, чтобы мои дети не только русский знал;и, но и родной. Вот научу тебя первым словам и буду требовать, чтобы дома со мной только на моем языке говорил!

— И ты думаешь, что напугала меня? — Павел поймал ее за талию и произнес несколько тягучих фраз. — Правильно?

— Смотри-ка! — обрадовалась Томка и перевела на русский: — «Извините, сейчас никого нет дома, но, если вы оставите сообщение, мы обязательно свяжемся с вами». Когда ты успел выучить? Я же пошутила, потом записала на русском. Зачем пугать твоих клиентов?

— Ты же знаешь… — Он прикоснулся губами к ее шее. — Клиенты не звонят мне домой.

— Тихо. — Она вырвалась из объятий, и Павел успел заметить мелькнувшую за окном тень. — Он этого не любит.

— Ну я же не его обнимаю?

Павел поднялся, взъерошил Томке волосы, подмигнул ей.

— Пойду налаживать контакт.

— Будь осторожнее. — Она шутливо зажмурилась.

Тесть стоял между кособокой банькой и домом, прижавшись спиной к неказистой беседке, попыхивал сигаретой, оглядывал огородик. Кусты смородины, крыжовника были подвязаны проволокой. Яблоньки побелены. На грядках под рукавами полиэтилена пробивалась первая зелень.

— Когда все успеваете? — спросил Павел.

Тесть обернулся, выпустил клуб дыма, медленно отчеканил:

— Мир не без добрых людей. Соседка помогает. Не за- бесплатно.

— Что это у вас?

В кулаке у тестя был зажат странный прибор, напоминающий миниатюрный отбойный молоток. Только рукоять его была разомкнута, да вместо хвостовика темнел раструб шириной в два пальца.

Газоанализатор, — проворчал тесть, свернул рукоять набок и сунул прибор в карман куртки, вновь затянулся сигаретой, не сводя косого взгляда с зятя, — Почистить собрался. Что делать будешь?

— Делать? — не понял Павел. — Так уже делаю. Живу. Работаю. Хочу растить детей. Потом внуков. Ну дом хочу построить. Деревья посадить. Много деревьев. Все же просто.

— Да ну? — криво усмехнулся тесть. — Проще не бывает. А здоровья хватит?

— Не жалуюсь, — твердо сказал Павел. — Вы не одобряете выбора дочери?

— Выбора дочери? — Тесть прищурился, бросил быстрый взгляд через плечо зятя.

Павел обернулся. Томка стояла в дверях домика, и на лице ее была написана такая тревога, что он почувствовал боль в груди. Она поймала взгляд Павла, улыбнулась, но тревога не исчезла, утонула в глазах.

— Мы поехали, папа, — сказала негромко.

Тесть отбросил сигарету, пошел к забору, поднял блок штакетника и стоял с ним в выставленных перед грудью крепких руках, пока Павел и Томка не уселись в машину, не выехали на узкую улочку и не укатили по пробивающемуся сквозь известняк подорожнику прочь.

Ехали молча. Уже у самой Москвы Томка сбросила ремень безопасности, наклонилась и уткнулась носом в плечо Павла.