Максим Далин - Гетто Страница 7

От девушки шёл сильный запах бензина и ветра — и еле заметный мандариновый запах духов.

— Это пустяки, — быстро проговорила девушка — и замолкла на полувыдохе, замерла на полушаге. Она не знала, Пит не знал, Славка не знал — но уже обязан был узнать.

Чтобы дать дышать Люсии, он должен был как-то догадаться, что произошло во время её полёта.

Славку окружал туман бесконечных крохотных загадок, из которых вырастали огромные, почти на пределе понимания вопросы — и каждый, самый крохотный ответ высвечивал в этом тумане что-то живое. Это было — как пробираться на ощупь, и тяжелее, чем пробираться на ощупь. И мир выстраивался страшно медленно, но постепенно обретал не только зримую, но и все прочие виды реальности.

Раньше писать было очень быстро. Славка мог написать роман на десять-пятнадцать авторских листов за месяц. Но невероятно медленно было нащупывать дорогу в тумане гетто, где время то останавливалось совсем, то неслось с невероятной скоростью и пропадало в никуда. Впрочем, времени просто не было. Была душа, превратившаяся в мембрану телефона, по которому Вселенная пыталась договориться с людьми — и всё.

Сперва было несколько лет Облачного Патруля. Техник-инженер Пит Ле Сан, Славкин приятель и безнадёжный матерщинник, замолвил слово перед кем надо; Славка околачивался на аэродроме, запрокинув голову, наблюдая, как патрульные пилоты крутят бочки и перевороты через крыло на своих хрупких машинах — воздушная стража этого мира, форпост, ограждающий людей, мирно живущих там, внизу, от идущего с небес зла. За эти годы Славка успел увидеть и пережить чертовски много.

Он видел, как «кляксы», возникнув из чистой просвеченной синевы, обхватывают щупальцами беззащитное серебряное тело медленного дирижабля — и как он пропадает в ослепительной вспышке и адском грохоте. Он видел, как Люсия и Август всаживают в «кляксу» лучи фотомётов на крутом вираже, и как «клякса», издыхая, осыпается клочьями, похожими на горелую бумагу. Он видел чёрные безжизненные руины уничтоженного «кляксами» города. Он видел, как Хельмут по прозвищу Чижик пытается выровнять машину, а огонь лижет плоскости и подбирается к мотору. Он видел, как Лэнни и Пит вытаскивают из разбитого самолёта тело Маленькой Ти — всё плыло перед глазами от слёз, а Люсия ещё пыталась прощупать пульс в мёртвой руке подруги. Прожектора шарили по ночному небу, нащупывая жадные комья хищной пустоты — и Славка стоял у фотомёта вместе с расчётом ПВО, до боли вглядываясь в бездонную темноту. Звёзды казались россыпью мелких проколов на громадном чёрном крыле небес…

Ничто не имело значения, кроме патрульных, отчаянных, как все смертники, кроме любимой и уязвимой земли, кроме ночных тревог и трагедий, оставлявших рубцы на сердце. Внутреннее зрение обострилось настолько, что стало похоже на ясновидение; моментов, когда мир расплывается в мутной неопределённости, становилось всё меньше. Часто Славке было достаточно увидеть новенького, чтобы догадаться, на что он годится; он, случалось, предсказывал жизнь и смерть, случалось — ошибался. Порой мир изменялся вокруг него… но в такие минуты Славка остро чувствовал, что от него ничего не зависит.

Не в Славке дело. Он окончательно превратился в мембрану, которую колеблет Судьба. Он даже не смог спасти Маленькую Ти, в которую был слегка влюблён, и чья смерть причинила ему жестокую боль — и так и болела внутри до сих пор. Хуже того: в тот день, когда была, наконец, испытана последняя модель фотопушки и забрезжила надежда на окончание бесконечной войны, Славка вдруг понял — время Облачного Патруля прошло. Больше ему не пить пиво с Питом после невыносимо тяжёлого дежурства в маленьком баре «Открытое Небо». Больше не помогать девушкам укладывать парашюты и не слушать, как Август и Лэнни травят анекдоты, дожидаясь вылета в бой. В довершение всего Славка узнал, что Люсия выходит замуж за Хельмута, как только тот выпишется из госпиталя.

Славке больше нечего делать с ними.

Это победа и потеря.

Потерей было осознание того, что история закончена, закончена совсем — и надо отпустить её лететь дальше. Победой — то, что всё и все остались в нём, внутри, даже Маленькая Ти, которая умерла, но это странным образом не мешало ей претендовать на бессмертие.

Каждое слово отпечаталось на душе — с того самого момента, как острый кусочек разбитого фонаря царапнул Люсии щёку. И Славка был горько счастлив — и фантастически независим.

Когда гетто осталось где-то в другом пространстве, Славка не знал. Просто в один прекрасный день он пришёл в бар и застал там патрульных из третьей эскадрильи, пригласивших на пивко ремарковских фрицев — а тот самый арийского вида блондин дружески кивнул и улыбнулся:

— Здравствуйте, господин писатель.

После этого Славка уже не удивился ни Отто Кестеру, что-то обсуждавшему с Питом около ангара, ни Мересьеву, которого очарованно слушали молодые пилоты. Его ребята стали жителями Города. Славка просто поставил мысленную галочку против этого факта. До собственного статуса ему, в сущности, не было никакого дела.

В это время он уже думал о паровых машинах, о големах, о киборгах и о галактической разведке, обнаружившей цивилизацию разумных пчёл. Славка был хронически занят: всё время, даже во сне, мембрана дрожала, и надо было всё время прислушиваться, чтобы ничего не упустить.

И и надо было хранить хрупкое волшебство, раздвигающее границы миров.