Мария Капшина - О верности крыс Страница 7

А став мэтром — ох, как он лютовал, заметив в ком из учеников искру таланта! Никаких поблажек, рвись наизнанку — а делай, и только попробуй равнять себя с телятами, выискивая повод для гордости. А вот стань на поединок со старшим, с почти уже мэтром, погляди, на что ты способен. Поединку всё равно — новичок ты или двадцать лет дорогой Таго ходишь. В поединке ты либо хорош, либо плох, вот и вся арифметика.

Закат потух и остыл. Ошта подумал было зажечь свечи, но махнул рукой. Хорошее время — сумерки. Мягкое, двуличное. Не оттого двулично, что лжёт, а оттого, что сводит две правды. И одна правда не лжива, и другая не врёт. Хорошее время.

Ошта встал с кресла.

Какое сегодня число? Двадцать третье? Итхае на дежурстве.

Выглянул в окно, крикнул:

— Егош! Вели седлать Ветерана.

На Белый остров, в Веройге, императорский замок, можно было попасть несколькими путями. С причала у восточного берега острова, где заканчивался город и начиналось озеро. На пароме или лодке из старого города — через пролив между Большим островом и Белым. Или по одному из мостов, протянутых от города. У каждого из мостов стояла караульная башня; предполагалось, что в военное время они смогут держать оборону. Каким образом и зачем оборонять дальний край моста, когда этот мост можно просто разобрать, теоретик Ошта не видел. Впрочем, войны давно уже не докатывались до Древней столицы, и башенки служили больше для пущего величия имперского и чтоб производить впечатление на приезжих.

— Стой, кто идёт! — скучным голосом крикнули сверху. Ошта задрал голову:

— Погоди, Ветерана привяжу, взберусь к тебе, и постоим!

— Вот это дело! — приветливо взревели в освещённой скворечне-караулке.

До караульного поста было три пролёта ломаной спирали с необоснованно высокими ступеньками.

— Хорошее упражнение для стариков — эта лесенка, — поприветствовал друга Ошта. — Давно комаров кормишь?

— С заката и кормлю, — хохотнул тот, сгребая древком алебарды со скамьи какие-то крупные и лысые комья меха, две пустые бутылки, осколок глиняного кувшина и ржавые ножницы устрашающих размеров. Скамья опоясывала караулку с четырёх сторон, являясь единственным предметом мебели в этой коробке четыре на четыре шага и с бортиками по грудь высотой. Крыша держалась на четырёх столбах, вернее, уже на трёх, потому что четвёртый подломился и сам стоял теперь только из любви к славному отечеству. Столбы сияли, обвитые масляным дымком из ламп, отражались в чёрной воде Арна, рядом с дробными отражениями факелов вдоль моста. Дальше на восток в беззвёздной темноте мороком вставал Веройге: созвездие окон и уличных факелов.

— Ты садись, — гостеприимно повёл алебардой караульный. Выглянул наружу на стук копыт, крикнул "Стой-кто-идёт" тем же скучным голосом ("Отвали, Итхае", — лениво послышалось снизу и процокало дальше) и с чувством выполненного долга повернулся опять к Оште.

— Так ты здесь чего? — прогудел Итхае, почёсывая бороду.

— А тебе напарник не нужен, поскучать вдвоём? — полюбопытствовал мэтр, подавив желание тронуть свою бородку; рядом с бородищей Итхае она выглядела как-то несолидно.

— Не, это ты зря, — посерьёзнел караульный. — Я сегодня не пью.

— Заболел? — усмехнулся Ошта, разглядывая скамью. Судя по пятнам, скамья при нужде служила и столом. Обеденным, карточным, разделочным…

— Да я думаю, трёх дней пока хватит, — сказал Итхае, ставя алебарду в угол. Внизу что-то двигалось сквозь ворота на мост, лязгая, гремя и невнятно поминая Верго и "отца нашего, имперантора".

— Стойктоидёт, — на одной ноте пробасил Итхае, не оборачиваясь. Ответили неразборчиво, но, судя по тону, — матерно.

— Слушай, вот давно хотел спросить, — начал Ошта, ещё раз глянул на лавку — и сел. — Ну зачем у тебя алебарда? Не лук, не дротики, не копьё, не рог, чтобы объявить тревогу, — алебарда!

— Да пёс его знает. Традиция, пепел ей в душу. А я сам их терпеть не могу. То есть, в строю против конницы, положим, ещё куда ни шло, а так… Тьфу.

— А что Устав говорит? Вот, скажем, те, что гремели сейчас внизу — были они зангские наёмники…

— Да Кироч это был, — зевнул Итхае. — Из третьей сотни. И дружки его, такие же, опора гвардии. Они чуть не каждый второй день собираются, к этому времени как раз глаза зальют — и тащат задницы в приёмную, проситься на поля сражений. Во славу Вечных и императора.

— Ладно, — не стал спорить Ошта. — Вот пускай я крадусь сквозь Синие ворота в Веройге, и на лице у меня явственное намерение (Ошта изобразил "явственное намерение", Итхае гулко хохотнул) покуситься на святое… (он призадумался)…помочиться на мопса Его Величества.

Итхае заржал так, что чуть не сшиб рукой алебарду. "Помочиться на мопса" было притчей во языцех с того самого парада, на котором холёный и наглый мопс Его Величества оскорбительно облаял коня одного из гвардейцев, а конь это самое и сделал. Прицельно. Тогда-то гвардия и доказала, что набрана сплошь из героев: ни одно лицо не дрогнуло. Зато после…

— И вот ты мне кричишь стоять, а я крадусь и лелею кощунственные планы, — продолжил Ошта, когда Итхае отсмеялся. — Что ты должен делать, по Уставу? Прыгать вниз и рубить меня с налёта?

— Грозить сверху и щёки надувать.

— А. Очень мудро. Нактирр придумал?

Итхае неожиданно взорвался.

— Слушай, Ошта, не мажь ты мне дерьмо на хлеб, и так уже поперёк глотки все эти разговоры! Умные все, рассуждать, какой император — пустое место, какой тэрко — ему под стать, одно название, что глава города. Как налоги растут, а мечи и кони старше пепла, и как выпивки на рыло мало дают. И ведь не поспоришь с вами, философами! Вот сижу я тут в караулке — и что я делаю? Штаны просиживаю да лавку полирую! Хоть с Кирочем идти, тоже в бой проситься! И жалование опять задержали: двадцать третье уже, обещали позавчера дать, да с тех пор, как обещали, ни хрена и не слышно. А тут крыша течёт, и забор нечинен, и жена у меня рожать будет в середине новой луны, это ещё один рот кормить! Тьфу, жизнь крысиная, пепел ей в душу!

Итхае звучно потянул носом и смачно сплюнул наружу, на мост в императорский замок. Ошта сидел молча, глядя в подломившийся столб.

— Ладно, — вздохнул караульный, — плюнул и забыл. Служить так и так надо. Ты зачем пришёл-то? Неужели без дела? Да ещё ночью.

— Да есть одно дело, — медленно сказал Ошта. Задумчиво воткнул нож в скамью, покачал, выдернул. — Ты не слышал слово такое: "кхади"?

Итхае хакнул.

— Слышал, как же. А ты о них с какого боку?

— Да ни с какого пока. Так, любопытствую. Это что, при ком-то из старичков вроде Безухого молодая поросль пробивается?