Эрик Ластбадер - Дай-сан Страница 7

Ронин был хорошим учеником, он твердо усвоил уроки сенсея. Вот почему он стоял на неверной палубе, в тени обсидиановых кораблей, странные паруса которых закрывали небо, и отражал все броски Фрейдала, не переходя в наступление. Он парировал могучие горизонтальные удары, коварные режущие косые и колющие вертикальные, беря на заметку все ложные выпады и движения. Он мастерски удерживал выверенный баланс боя, который и делал сражение на мечах столь сложным искусством, возносящим лучших своих исполнителей на высоту, недосягаемую для обычного воина. И уже очень скоро Ронин распознал правду — в этом ему помогло не только пристальное наблюдение за стилем Фрейдала, но и те истины, которые саардин изрекал с такой торжественной убежденностью. А еще он инстинктивно почувствовал, что Фрейдал — очень опасный противник. И вовсе не потому, что саардин так искусно владеет мечом. Его главная сила была в его непоколебимой вере в свою правоту, в железную непреложность Закона. Он не был наемником. Наемника, даже искусного, победить нетрудно. Фрейдал был фанатиком, слепо преданным своему делу. И именно эта слепая вера питала его силой и волей к победе. Фрейдал превратился сейчас как бы в живое олицетворение Фригольда, утратив все человеческие черты. Но Ронину это тоже придало решимости. Теперь он должен был победить. Не Фрейдала, а то бесконечное зло, которое воплощал в себе Фригольд.

Фрейдал сделал еще один ложный выпад, но вместо того, чтобы провести удар, швырнул в Ронина меч и, не прерывая движения, ударил его в горло сжатыми кулаками, одновременно врезав коленом в живот. Ронин отлетел назад, ударившись о перила вдоль борта. У него перехватило дух, из глаз брызнули слезы. Он судорожно хватал ртом воздух, пытаясь заставить легкие работать. Здоровый глаз Фрейдала недобро сверкнул. Саардин со всей силой ударил Ронина по затылку. Ронин упал на колени.

Взглянув на него, Фрейдал по-волчьи оскалился, наклонился и поднял упавший меч Ронина. Неторопливо, едва ли не с нежностью прикинул его вес и оценил балансировку. Когда Ронин поднял голову, саардин ударил его по лицу тыльной стороной ладони.

Теперь он держал меч Ронина двумя руками и медленно заносил его над головой для решающего удара. Клинок сверкнул по всей длине — стрела ослепительной молнии, устремившаяся к земле.

Ронин попытался сфокусировать взгляд, но сумел разглядеть только размытую тень, нависшую над ним, и белый отсвет, больно бьющий по глазам. Мир утратил цвета и оттенки. Остались два бесформенных черных пятна, две противостоящие друг другу воли, скрепленные белой сверкающей линией.

Его пальцы в перчатке из шкуры Маккона превратились в стальные копья, а тело как будто само устремилось вперед, без осознанного волевого усилия. Что-то темное и нехорошее как будто взорвалось внутри и утробно взревело, отозвавшись протяжным эхом в потоке ветра, пропитанного звериными запахами. В глубинах соснового бора тряхнул рогами могучий Олень, черный, величественный и пугающе первобытный.

Одновременно с движением возникло странное ощущение, как будто в нем что-то срослось, и он наконец обрел целостность. Промельк белого клинка, растопыренные пальцы, поднятые вверх, жестоко-злорадное лицо Фрейдала, его изумление, едва ли успевшее зародиться, потому что пальцы уже вонзились ему в глаза. Черное на белом; белое на черном. Свист бессильного теперь клинка, словно писк умирающего насекомого.

Фрейдал закричал. Противный, дребезжащий звук, исполненный боли и страха. Голова его дернулась. Он подался назад, инстинктивно пытаясь освободиться. Но ужасное оружие не отпускало — неумолимое, словно сталь, оно продвигалось все дальше. Кожа неведомого существа, чуждого этому миру, жгла плоть, пронзая ее насквозь. Потом пальцы согнулись, раздирая мягкую ткань. Резкий рывок — и они прошли сквозь скулу, сорвав лицо саардина, как маску.

Мир на мгновение замер, а потом на Ронина обрушились звуки, как волны огня, выражение предельной муки, свежая гробница, запечатанная последним, разбившим череп ударом. Кулаком в перчатке — в самую середину изуродованного лица. Зубы посыпались, как расколотые орехи. Бездыханное тело рухнуло. Содержимое кишечника непроизвольно изверглось. Вонь поднялась невыносимая.

Никогда еще смерть врага не приносила Ронину такого удовлетворения.

Он не сразу пришел в себя, но постепенно шум битвы прорвался к нему, возвращая Ронина к реальности, и до него наконец дошло, что Мойши выкрикивает его имя. Повернув голову, он увидел, что штурман едва удерживает напор птицеподобных воинов, которые не давали ему обрубить оставшиеся веревки, заброшенные с двух других обсидиановых кораблей. Вырвав свой меч из безжизненных пальцев злосчастного саардина, Ронин устремился штурману на помощь. Один из «пернатых» попытался преградить ему путь, но Ронин лишь усмехнулся и рубанул по панцирю странной твари с такой силой, что броня просто слетела. Мгновенно обезглавив противника, Ронин рванулся к корме, размахивая на бегу мечом.

Раскидав птицеподобных воинов, он добрался до Мойши, и они уже вместе, стоя спина к спине, принялись отбиваться от неприятеля, напирающего сплошной стеной. Быстро справившись с этой задачей, они начали судорожно обрубать туго, до звона, натянутые веревки. Матросы на обсидиановых кораблях уже подтягивали их шхуну к себе. Черные блестящие корпуса, в которых отражалась переливчатая рябь воды, приплясывали над волнами, нависая над правым бортом.

Пока Ронин с Мойши рубили веревки, Моэру, уже очистившая полуют, пробилась по кормовому трапу на главную палубу, увлекая за собой группу матросов. Они перемахнули через левый борт и запрыгнули на палубу первого обсидианового корабля.

Но тут снова нахлынули «пернатые», и Ронин, предоставив Мойши обрезать веревки, развернулся и встретил нападавших. Его меч превратился в сверкающую дугу — окровавленный серп, собирающий горячую алую жатву из плоти и кости.

И вдруг он почувствовал, как содрогнулась палуба. Воздух наполнился свистом — это за поручень правого борта зацепились новые крючья с веревками. «Киоку» угрожающе закачалась. Ронин взглянул наверх, испугавшись, что начался шторм, но увидел лишь небо, по которому плыли вполне безобидные пышные облака, гонимые слабым попутным ветром. Золотисто-лиловый мир готовился встретить закат. Море было спокойным, однако под ними оно бурлило и вздымалось волнами, словно вокруг бушевала буря.

Все сильнее раскачивал их океан, пока веревки, связывавшие «Киоку» с обсидиановыми судами, не лопнули. Как необузданный дикий скакун, шхуна высоко задрала нос над ложбинами волн.

Свободны.