Пол Спенсер - Под пальцами богов Страница 7

— Это касается и тебя, наглый наемник. Ты вспомни, как ты убил моего возлюбленного Ховиса, а Мышелов сделал то же самое с Клевисом Ививис. Мы уже давно не простодушные рабыни, игрушки для мужчин, а искусные секретари и надежные казначеи Союза Свободных Женщин Товилайса. Мы никогда не будем любить друг друга, пока я не соглашусь — но я не сделаю этого сегодня! Теперь же, именем Коза и Айссека, вон!

(Настал ее черед удивиться, почему она призвала этих двух богов, которым сроду не поклонялась).

Два резких отказа причинили героям страшную боль, такую, что они не нашли в себе духа ответить оправданиями, насмешкой или циничной галантностью. Их языки прилипли к твердым небам, их сердца и половые органы зябко увеличились, в то время как они сами съежились от страха и ускользнули через боковую дверь… в большую комнату из синеватого льда или камня того же оттенка, полупрозрачную и такую холодную, что пламя, танцующее в очаге показалось до боли желанным. Перед очагом был расстелен ковер, выглядевший необычайно толстым и мягким, а перед ним в живописном беспорядке стояли баночки с мазями и бутылочки с благовониями (которые не трудно было узнать по распространяющимся от них ароматам), а также множество других косметических коробочек и принадлежностей. Кроме того, на поверхности ковра обозначились две аппетитные вмятины, словно сделанные двумя лежащими человеческими телами, в то время как на высоте локтя от них порхали две живые маски, обе тонкие и шелковые, либо бумажные, и тогда еще более тонкие, имевшие форму бесстыже хорошеньких бойких девичьих лиц, одна розовато-лиловая, другая бирюзово-зеленая.

Другие могли бы посчитать это за чудо, но Мышелов и Фаврд сразу же узнали Кейяру и Хирриви, двух невидимых принцесс-снегурочек, с которыми они однажды провели одну долгую, долгую ночь на Стардоке, высочайшей из вершин Нехвона, а теперь эти две веселые девушки полулежали обнаженные у очага и игриво мазали друг друга пигментными мазями.

Затем бирюзовая маска взметнулась вверх, оказавшись между Фаврдом и огнем так, что оранжевое пламя засверкало в ее пристально смотрящих отверстиях для глаз и ставшей вдруг жесткой полоске рта.

— В чьей затхлой постели ты теперь засыпаешь, великая в прошлом любовь, что твоя предательская душа сумела одолеть полмира, чтобы поглазеть на меня? Опять карабкаться на Стардок, где ты докучал мне своей твердой формой? Будь ты таким, как прежде, я бы еще подумала. Но теперь, жалкий призрак, проваливай!

Не менее презрительно лиловая маска обратилась к Мышелову, разговаривая с ним в таком язвительном и негодующем тоне, что пламя вырывалось из щелей рта и глаз.

— И ты убирайся, несчастный фантом. Именем Кхакта, Черного Льда, Гары, Зеленого, и даже Коза, Голубого, — я приказываю это! Дуйте ветры. Тушите все огни!

Фаврд и Мышелов были ранены этими новыми отказами еще острее прежнего. Их души ссохлись от ощущения, что они, действительно, фантомы, а говорящие маски истинная непреходящая реальность. Тем не менее, они могли бы набраться храбрости, чтобы достойно ответить на вызов (хотя это неоднозначно), но последним приказом Кейяры оказались ввергнуты в кромешный мрак, подхвачены ураганным ветром, и выброшены, наконец, на освещенное место. Сильным порывом дверь позади них захлопнулась с треском.

Они увидели с большим облегчением, что пока еще не столкнулись с другой парой девочек (это было бы нестерпимо), а находятся в незнакомом коридоре, залитом отблесками факелов в бронзовых настенных подсвечниках, имеющих форму скрюченных птичьих когтей, сплетенных щупалец и сведенных крабовых клешней. Довольные передышкой, они глубоко вздохнули.

Затем Фаврд сердито сдвинул брови и произнес:

— Помяни мое слово, Мышелов, во всем этом есть какая-то магия. Если не рука богов.

— Если это и бог, то он попал в самую точку. Он не нашел бы лучшего способа причинить нам боль и унижение.

Мысли Фаврда приняли новое направление, что стало видно по изменившимся морщинам его лица.

— Мышелов, я никогда не доносил, — заявил он. — Хирриви назвала меня предателем.

— Только манера разговаривать, я думаю, — утешил его друг. — О боги! Каким несчастным я чувствую себя, словно я перестал быть мужчиной, а это не больше, чем метловище.

При этом он указал на свой меч Скальпель, а затем, мотая головой, пристально посмотрел на Скипетр Фаврда.

— А может мы спим… — начал неуверенно Фаврд.

— Ну, если это сон, тогда еще полбеды, — сказал Мышелов и, похлопав друга по плечу, увлек его вперед по коридору. Однако, несмотря на ободряющие слова и действия, оба мужчины чувствовали, как их все больше и больше затягивает в бездну кошмара, вопреки их желанию и воле.

Они повернули за угол. На несколько ярдов стена с правой стороны стала рядом тонких темных колонн, беспорядочно расположенных; в просветах между ними они могли видеть еще более хаотические тонкие столбики, и в глубине высокий длинный алтарь, орошаемый мягким светом, на котором лежала превосходно сложенная нагая женщина. Рядом с ней стояла жрица в пурпурной мантии, с обнаженным кинжалом в одной руке и серебряной чашей в другой, и заунывным речитативом произносила слова литании.

— Мышелов! — горячо зашептал Фаврд. — Жертва на алтаре это куртизанка Лессия, с которой я несколько раз имел дело, когда служил Айссеку.

— В то время, как другая, это Илала, жрица богини, имеющей то же имя. Я познакомился с ней, когда был лейтенантом у Пулга Грабителя, — сообщил в свою очередь Мышелов.

— Но мы не могли так быстро прийти к Храму Илалы, — запротестовал Фаврд. — Хотя этот и выглядит, как он, но ведь храм лежит на полпути к Ланкхмару из «Угря».

Тогда Мышелов вспомнил слышанную им когда-то историю о тайных коридорах в Ланкхмаре, которые соединяют пункты расстояниями, намного короче, чем самые краткие между ними.

Илала повернулась к ним в своей кроваво-красной мантии и недовольно крикнула:

— Замолчите там! Вы оскверняете своим присутствием священный ритуал великой богини всех женщин. Убирайтесь, нечестивцы!

В то время как Лессия приподнялась на локте и молча обвела их уничтожающим взглядом.

Затем она снова опустилась на ложе и стала смотреть в потолок. Тем временем Илала погрузила нож в чашу, и вытащив его, смахнула капельки вина (или чего-то еще, бывшего в чаше) на обнаженное тело Лессии, орудуя клинком, словно брызгалкой. Она трижды окропила ее — грудь, бедра и голени, продолжая при этом бормотать заунывные литании, прекрасная Лессия вторила ей (если, конечно, не уснула). А Мышелов и Фаврд украдкой двинулись по коридору.