Ахэнне - Принцип подобия Страница 70

— Авис! Тао! Касси… он…

Целест повалился на скамейку. Он наступил на на указательный и средний палец Рони, но тот не почувствовал собственной боли.

"Единение. Вот почему мистики редко решались на подобное", — Рони вспомнил Иллира. Если бы они с Тиберием поменялись местами, если бы…

"Никаких если. Здесь и сейчас".

— Тсс, — в который раз повторил он, обертывая нервные окончания Целеста невидимой ватой. Тот еще бормотал — имя Элоизы, Кассиуса, а потом замолк — сразу и полностью.

"Целест?"

Он не отвечал — закрылся, наглухо; черным экраном и захлопнутой крышкой гроба. Рони, поднявшись из позы каракатицы на полу, замер — перед Элоизой, которая поджимала губы, то ли расстроенная, то ли злилась.

Рони вломился к ней — Целест не отвечает! Ты же его сестра. Сделай что-нибудь. Он — как отключенный.

Элоиза схватилась за затылок, портя прическу. Взметнулись — солнечные зайчики, рубины и неестественно-бледными были ее пальцы, тонкие, как струйки молока из сосков.

— Убирайся, мозгожор!

Видеть чужими глазами — "Вельвет" и бумажные створки. Ресурс исчерпан — самое оглушительное молчание. Перед Элоизой копошилась гигантская личинка — полупрозрачная, слизистая и невыразимо гадкая; личинка была ядовита и могла (сожрать мозги) укусить, а еще служила убийце.

"Убийце, Эл? Он — твой брат…"

— Он убийца! — закричала девушка, разметывая рубины, словно красные капли. Из зала рванулись было, но стражи несли караул — никому не хотелось получить запал пороха. Или заморозку. Рубины недоступны, а шоу продолжалось. — Он убийца! Он убил моего отца! А ты… а ты не смей ко мне обращаться, мозгожор — ни со своей уродской любовью, ни с…

Она не договорила.

Толпа не выдержала. Напряжение должно было лопнуть, подобно нарыву — и разорвалось хохотом.

"…этот урод…"

"…саму Элоизу…"

"…осмелился…"

Рони пошатнулся, протянул руку к стене, ища опоры, но рука соскользнула. Он шмякнулся задом об пол, вызывая новый приступ хохота. Про Целеста — и того забыли, а Рони захлебывался в эмоциях.

Больше всего смахивало на сны — у всех случаются подобные; ты среди тысяч людей, и вдруг оказываешься голым. И во сне — смех каждого — у тебя над ухом, дробит кости и гремит по нервам.

Мистики спят наяву и живут снами.

"Зачем?" — спросил он у Элоизы, неслышимо — может, телепатически, а может вслух, сам не разобрал. Вокруг грохотал смех, всемогущий и неумолкаемый. Мгновение Элоиза смотрела на него, и эмпат не разобрал ни единой эмоции — ничего, брат и сестра похожи как близнецы, бледное лицо, кожа — ваниль и волосы — июльский мед, а глаза — кошачьи.

И отвернулась.

— Довольно! — закричала она. Ее не послушали, и тогда добавила негромко, — Каждый смеющийся будет подвергнут экзекуции.

Подействовало. Гогот сбежал по потолку и вывалился в окно.

"…со мной все в порядке, Ро", — Целест облизал окровавленные губы. Отозвался. Рони подполз к нему побитой собакой.

"Я с тобой".

"Взаимно, Ро. Жаль, не могу пришпилить каждого, кто осмелился ржать над тобой. Считай, за мной должок, а Эл — тупая курица…"

"Т-сс".

— Продолжайте, — выговорил Кассиус. Похоже, все это время он дергался, будто на ежа сел, а теперь встал даже — почва под ногами на месте ли.

На месте, куда денется. Тао сложил руки в жесте китайского приветствия, и тут же вернул — по швам. Авис улыбнулся.

— Продолжайте, госпожа. Вы утверждаете, что ваш брат…

— Невиновен. Он убил Адриана Альену, но он невиновен — потому что вина — это не действие, а мотивы. Убийство во имя Мира Восстановленного — благо. Известно, что обвиняемый неоднократно пытался Объединить людей и Гомеопатов, — здесь Кассиус закивал, а Элоиза невозмутимо продолжала, — Однако Адриан Альена всячески противодействовал этому. Более того, он недостаточно серьезно отнесся к угрозе Амбивалента. Который все еще не обнаружен, правда, но мы продвинулись хотя бы в деле Объединения… разве не так?

Цитадель загудела темным морщинистым брюхом — утвердительно.

— Потому, я утверждаю: мой брат невиновен. Его деяние — всего лишь выбор меньшего зла пред ликом общей угрозы. Спасибо за внимание, господа. И тебе спасибо, Владыка. Я верю, что ты примешь справедливое решение.

*

"В конце останутся двое".

Старая притча — Целест не помнил, откуда всплыло в памяти. Но верно же, каждый финал — дуэль, судьба одного на кончике лезвия другого. Цитадель вымерла — гомонящие, пропахшие потом и тухлятиной, нетерпеливые зрители осыпались скелетной трухой, слились со стенами — аляповатые неяркие декорации, не более того.

Их двое.

Кассиус и он. В резиденции Альена невнятно проклинал — обоих? — через кляп отец, и разметывала по стеклу волосы Элоиза; теперь — никого. Даже Магниты-мистики — за тридевять Пределов — неважно, что Рони "подключен" к Целесту и Авис обеспечивает ментальный щит Владыке.

На самом деле, их двое.

— Сначала слово подсудимого, — Кассиус тронул предплечье Элоизы, когда та вернулась на место. Он коротко вздохнул и потер лоб — наверняка, одолевала мигрень. Он терялся на фоне собственной же агрессивной черной-багровой формы, как завернутый в яркую фольгу прозрачный леденец.

В иной ситуации, Целест жалел бы его — Кассиус определенно не "тянул" на Владыку. Придумал ли он многоходовую шахматную партию — устранить Верховного Сенатора, перетянуть на свою сторону Гомеопатов, стать единоличным хозяином Империи… императором, что ли? На заре Эсколера — были именно императоры, люди решительные и жестокие; они тогда ограничили власть Гомеопатов — не без репрессий, окровавленных колов на площади с нанизанными зефиром на палочке, мятежниками — мутантами ли, простыми ли смертными. Потом — отхлынуло, успокоилось. Триэнов за жестокость осуждали. Альена слыли скорее хранителями — минимум казней, минимум смертей. Мир Восстановленный — наше достояние, ибо построен на костях.

На многих слоях костей. Так в мел превращались доисторические моллюски.

Но Кассиус слабоват для эдакого тираннозавра-рекса из глубины веков. Тогда — кто? Целест повторил жест — только пальцем дотянуться до лба не мог, дзенькнул натянутой цепью, потерся о блестящие хромом звенья.

"…Не Эл — точно. Неужели — приятели Тао и Авис? Главный вынюхиватель и самозваный Нострадамус", — древнее имя выплыло в памяти, словно пузырек в озере, — "…В шахматисты годятся".

Какая разница. Решать — Кассиусу.

— Говори, — повторил Владыка, и закусил жирную розовую губу.

"Сам напросился".

Встать Целесту удалось со второй попытки — болела раненная по старому шраму голень, в животе расплывалась дрожащая гематома, заморозка перехватывала дыхание; ерунда вроде — и похлеще одержимые отделывали, но нейтрасеть сил не прибавляла.