Тяжело жить, когда ты сорокалетний, а тебя принимают за лоли 6 - Holname Страница 71

Ирнес смотрел на взволнованного юношу строго, хотя в его взгляде можно было заметить нотки сочувствия. Твердым голосом он отвечал:

— Адольф сам признает свою ответственность.

— А я говорю, что он не причастен!

Принц Годфрид, все это время остававшийся в стороне, после такой наглости резко шагнул вперед. Громогласным строгим тоном он буквально проревел:

— Не смей повышать голос на Его Величество!

Вестер на мгновение замолчал. Он посмотрел на принца, человека, который был причастен ко всему произошедшему в академии, с отвращением. В этот момент и все его волнение будто отступило на второй план.

— И это мне говорит тот, кого интересует только его положение? — Вестер усмехнулся. — Тот, кому плевать на то, что происходит с народом? Пособник убийц не может быть следующим королем.

— Достаточно! — Король, с грохотом ударивший по подлокотникам, резко вскочил на ноги. — Уведите его и заприте в камере без еды и воды на неделю.

— Отец! — хором вскрикнули принцессы. Что Элен, что Авелина удивленно обернулись к королю.

Ирнес возмущенно посмотрел на обеих дочерей. Рукой махнув в сторону заключенного, он громко прокричал:

— Вы хотите, чтобы мы оставили без внимания эти обвинения? Уже после этих слов мы должны сразу казнить его!

На мгновение наступила напряженная тишина. Принц, ошарашенный тем, что ему сказали, не шевелился. Король, выпустивший пар громким криком, тяжело дышал. В то же время принцессы, смотревшие на отца, пусть и выглядели недовольно, но ничего против не могли и не хотели говорить.

Между тем, стражники, подхватив Вестера за руки, как и было велено, начали его уводить. В этот момент и Адольф, наблюдавший за происходящим, не мог ничего сделать. Даже если бы он и захотел, не смог бы помешать прямому приказу короля.

Присутствующие, наблюдавшие за происходящим, все молчали. Однако не все остались в стороне. В какой-то момент, когда стражники и заключенный уже были близки к выходу, напротив них демонстративно встала женская фигура.

Люсия, раскинув руки в стороны, абсолютно спокойно посмотрела на одного стражника, затем на другого.

— Не отдам, — уверенно заявила она.

Окружающие удивлено замерли. В этот момент даже Раймонд, наблюдавший за своей женой, с волнением протянул:

— Дорогая…

Люсия не могла ничего ответить. Она даже не могла сказать почему именно препятствовала происходящему. Приблизившись к Вестеру, она положила обе руки на его плечи и плавно, не смотря на сопротивление стражников, развернула его лицом обратно к королю.

Ирнес, встретившись со строгим взором женщины, увидел в ее взгляде осуждение. Эта черта, не присущая обычному поведению Люсии, одновременно ужаснула и напугала. Она буквально без слов сообщила, насколько абсурдной была эта ситуация, и почему-то именно этот ее взгляд задел больше всего.

— Ваше Величество, — позвала Люсия, — прошу, не выносите наказаний до конца этого заседания.

Внезапно в разговор вмешался сам Рунне. Первосвященник, недовольно посмотревший на семейную чету, строгим голосом заговорил:

— А вам не кажется, что вы переходите все рамки доступного? Вы — предатели!

— Рунне, — позвала Люсия, снова начиная улыбаться, — ты на старости лет с ума сходишь? Почему ты пытаешься весь мир обернуть против себя?

— Мне не нужно оборачивать против себя весь мир.

— Только меня и мою семью? — Женщина, слегка надавив на Вестера, наклонилась к нему и через его плечо посмотрела на Первосвященника. — Давай будем честны, зачем ты делаешь все это? Я спрашиваю не то, почему ты пытаешься нас подставить. Мне просто интересно, почему ты так настойчив, когда дело касается моей семьи?

— Мне не о чем говорить с такой, как ты.

— Такой — это какой? Тебя задевает то, что в прошлом я подожгла твою лабораторию?

— Дорогая, — удивленно позвал Раймонд, — ты подожгла его лабораторию?

— Было дело, но я случайно.

Рунне держался, но его терпения становилось все меньше с каждой секундой этого разговора. Он, опустив голову, недовольным тоном заговорил:

— Возмутительно уже то, что ты даже не понимаешь, к каким переменам в академии привело одно лишь твое существование.

Люсия замолчала и просто начала слушать. Задумчиво щурясь, она начала обдумывать каждое дальнейшее слово.

— Ты — источник разногласий и проблем, — продолжал Рунне. — Уже вскоре после твоего появления все устои в академии, которые я выстраивал с таким трудом, начали меняться. Ты всегда шла против системы, поступала, как хотела, а самое ужасное во всем этом то, что другие маги из академии тянулись за тобой. — Подняв руку, Рунне намеренно указал на волшебницу веронику, стоявшую подле трона. — И даже те, кто раньше был готов стать первоклассным служителем церкви, по итогу покинул ее. Большая часть твоего поколения, а именно талантливые маги, просто ушли от веры!

— А… — Люсия начала улыбаться еще шире и радостнее, чем раньше. — Кажется, я понимаю. Когда я попала в академию ты только стал Первосвященником и главой академии. Ты пытался, чтобы все было идеально, чтобы все соблюдали эти глупые строгие традиции, клеветали друг на друга и боролись за звание лучшего помощника Первосвященника.

Быстро обернувшись к мужу, Люсия широко улыбнулась и бодро спросила:

— Теперь ты понимаешь, почему я забросала Сэма подушками, когда он сказал, что хочет остаться в церкви? Ты на меня еще и обижался.

— Милая, — устало улыбаясь, ласково отвечал Раймонд, — ты тогда не только подушками его забросала.

Будто проигнорировав слова мужа, Люсия быстро обернулась к Первосвященнику. Она, с радостной и даже какой-то азартной улыбкой спросила:

— Кстати, ты поэтому сблизился с Сэмом? Хотел, чтобы мой мальчик от семьи отказался ради веры? — Рунне молчал, но по его лицу было видно, как плотно он сжимал челюсти. — И эту проверку ты решил устроить для него, чтобы он бросил нас в самый трудный момент? А он, как на зло, бросил не нас, а тебя? — Будто намеренно выйдя вперед, Люсия приложила руку к лицу, слегка склонила голову и с нескрываемой гордостью протянула: — Как жаль, что я своих детей хорошо воспитываю.

Окружающие молчали, а Раймонд молча пожимал плечами. Он понимал, что все действия Люсии были настоящей провокацией, но ничего не мог сделать потому, что она была такой практически всегда. Можно сказать, что подобное поведение было частью ее характера.

«Люсия — ходячая катастрофа, — размышлял