Алина Илларионова - Оборотни Его Величества Страница 75

— Да?

— Добрый день. Меня зовут Арвиэль…

— Говорите громче — я плохо слышу. Вижу, кстати, тоже неважно.

Аватар надбавил полтона:

— Добрый день. Меня зовут…

— Продаёте что?

— Нет. — Вилль стянул шапку, выпростав кончики длинных ушей.

В голубых очах сверкнули молнии, под нос ткнулся сухонький острый кулак. Вилль испуганно попятился и чуть не сверзился с крыльца. Привязанный к рябине Филин, сплюнув объеденную кисточку, откровенно заржал.

— Ах ты нахал! Я говорила, что не буду просить Филарета поставить вам зачёты! С мужем из-за вас, лоботрясов лопоухих, ругалась, теперь с ним ещё?! Во! — кулак трансформировался в кукиш.

— Я не…

— И денег не возьму!

— Я не…

— И амулеты ваши бесовские мне не нужны! Халявы не будет!

— Во! — не зная, что предпринять, Вилль выставил «Житие» на манер щита.

— А-а… Ты Арвиэль?

— Да.

— Тогда проходи, чего застыл?

Тщательно вытерев ноги о коврик, аватар вошёл и за вдовой проследовал в гостиную. Сделав пригласительный жест, женщина замерла на пороге комнаты, будто выжидая, осенит ли язычник себя святым знамением перед красным углом в угоду хозяйке или плюнет туда же. Вилль просто поклонился образам. Похоже, госпожу Добролюбу это вполне удовлетворило.

— Замёрз?

— Никак нет, — Вилль отрицательно мотнул головой.

— Как так нет? А ну-ка раздевайся и садись, — женщина указала на диван, укрытый полосатым пледом.

Спорить было бессмысленно.

Чаем хозяйка не ограничилась, и вскоре перед аватаром дымилась миска наваристого борща с щедрой плюшкой сметаны, посыпанного свежей зеленью. Из кухни патокой тёк аромат печёного мяса и лука. Молодой желудок возликовал так бурно, что даже глуховатая вдова услышала:

— Ты ешь, ешь, не стесняйся. Знаю я вас, служивых: сколько волка ни корми, всё одно в овчарню лезет. Вот и наедайся, чтоб не пролез. Готовить-то мне уж не для кого… я так, по привычке, да и студиозусы мужнины заглядывают, по хозяйству помогают.

— Мне очень жаль.

— На всё воля Божия, и не нам судить о помыслах Его.

«Хорошо, что не пост», — умилялся служивый, пронзая деревянной ложкой свекольную гладь, подёрнутую маслянистой плёнкой.

После обеда похорошело так, что захотелось свернуться калачиком и уснуть на этом диване прямо под уничижительными взглядами святых. Однако гвардеец мужественно подавил зевок кулаком. Хозяйка, видимо, понимала, что к ней пришли не только из-за книги, и с пытливым прищуром ждала, чинно сложив руки на коленях. Пока аватар ломал голову над вопросом, с чего же начать «дознание», женщина не выдержала:

— Тоже, что ли, душегуба ищешь?

— А?

— Отрок на днях забегал. Высокий такой, чернявенький, лицо светлое. В штатском, но выправка ваша. Расспрашивал, с кем муж мой покойный до смерти встречался, кто к нам приходил.

Ну, пострел, везде поспел!

— Если забежит ещё раз, передайте светлоликому отроку, что экзамен он мне будет пересдавать до славицы, — процедил ассистент.

— Ишь ты, сурок какой! — рассмеялась женщина.

— С такими детишками и ежом ощетинишься. Что вы ему рассказали?

— Да нечего рассказывать. Жили мы тихо, никому не мешали, ни с кем не судились, ни на кого зла не держали, да и на нас — никто. Студиозусы, разве что, на Венедикта обижались, ну так это по чину положено. Они вот заходили, да.

— Кто именно?

— Разве ж я всех упомню! Отроки как отроки. От Его Архисвятейшества Лаврентия человек приходил за подписью. Прошение Его Величеству хотим подавать, чтобы он взносы на новый храм увеличил.

— Уже одобрено. К первому славицы выстроят.

— Вот и славно! Опять же, Венедикт в храме Ивасея Очистителя воскресные службы проводил, так прихожане и домой к нам наведывались: кто с дарами да благодарностью, кто — за успокоением. Соседка заходила полушку одолжить. До сих пор не отдала, да разве ж из-за такой мелочи убивают?

«Из-за меньшего убивают», — мрачно подумал Вилль, а вслух спросил:

— А вне дома господин Венедикт с кем-нибудь встречался?

— Откуда ж мне знать? Добрая жена мужниных дел не касается.

— Значит, ничего?

— Ничего, — пожала плечами госпожа Добролюба. — Мы в Белом Ключе привыкли к скромной жизни. На войне вот замараться довелось, но мы об этом вспоминать не…

— Белый… Ключ?.. — «Ключ, ключ», — были последние слова умирающего. Тогда все решили, что он имел в виду отобранный грабителем ключ от сейфа, и иных вариантов не рассматривали. Всё казалось очевидным. Никто и не вспомнил о другом значении этого слова. Та-ак…

— Это в Еленьградской губернии, далековато от столицы будет. Белый Ключ в самой глуши затерян. С трёх сторон леса, с востока — река Елень. Как сейчас дела обстоят, не знаю, а тогда в село почти никто не заезжал, а уж не уезжал — тем более. Жили, чем Бог пошлёт: охотились, по грибы-ягоды ходили, на еленьском берегу коз пасли, хлеб из древесной муки пекли, пряли, ткали, из болота добывали железную руду. Венок-то по отрочеству подмастерьем у кузнеца был, сам думал в будущем дело перенять, да отец Теофан сперва его через Бога к смирению склонил и имя новое подсказал, а потом — меня…

— К-кто?!

— Отец Теофан Улесс, жрец белоключинский. При нас жрецом был, а сейчас его в живых-то наверняка нет.

Если бы Вилль не сидел, упал бы, где стоит. Как наяву, перед глазами нарисовался день экзамена:

«Теофан Улесс. Некромант из моего родного города. Он убивал людей, прикрываясь саном.»

«Грех-то какой…»

И — отстранённо-задумчивое лицо Венедикта, блуждающего по закромам памяти.

Силой воли гвардеец сбил гуляющие мысли в относительно плотное стадо. Хотя по внутреннему состоянию это, скорее, была отара.

— Как выглядел жрец Теофан? Высокий, крепкий, темноволосый да кареглазый?

— Да нет. Чуть повыше меня росточком, худенький. Седой, а глаза — что небушко ясное. Почему ты спросил? Ты был в Ключе? Неужто батюшка жив ещё?!

— Не знаю, я его с другим человеком спутал. А сколько лет было вашему Теофану?

— Когда в девяносто восьмом наши с Веноком руки лентой повязывал, было за восемьдесят. С той поры почти сорок лет утекло, наверное, Господь его уже призвал.

— То есть, он родился в десятых годах прошлого века?

— Выходит, что так.

Точнее, в тысяча триста шестнадцатом. На фамильном листе Теофана Улесса, северингского жреца-колдуна, стояла цифра тысяча триста семьдесят шесть. Не так сложно переправить единицу на семёрку в чужой дате рождения…

В ночь Алой Волны столица полыхала. Горели дома и парки, торговые лавки и святилища иноверцев, а в том числе на треть выгорел государственный архив с переписными листами населения Неверрийской Империи. Спустя три года после гражданской войны, когда страна немного оклемалась, провели новую перепись, и обновлённые фамильные листы, в первую очередь, выдали магам, жрецам и тем, кто уберёг старые. Господин липовый Теофан Улесс увязался, факт. К тому времени успел разжиться рясой, треуглом из мёртвого золота, куда спрятал либр, и чужим фамильным листом старого образца. Обновили без вопросов, конечно, и чёрный колдун под личиной добропорядочного храмовника отправился в люди уже с действительным документом. Вилль не досматривал вещи прибывшего в Северинг «жреца», однако, фамильный лист видел и запомнил. Единственный в городе храмовник всё-таки, фигура заметная. Но кто подписывал гербовую бумагу с присвоением сана жреца-святителя? Вернее, кто подделал подпись и печать Его Архисвятейшества? Или они были… подлинными?..