Дэвид Геммел - Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти Страница 76

— Где она?

— Умерла, — обливаясь слезами, выговорил человек. — Приняла яд. Священник молится над ее телом. — Он махнул рукой в сторону дома, не переставая рыдать.

Друсс бросился в дом, взлетел наверх по винтовой лестнице. Первые три комнаты были пусты, в четвертой около кровати сидел жрец Паштара Сена.

— О боги, нет! — вскричал Друсс, увидев недвижное тело своей Ровены с серым лицом и закрытыми глазами.  Жрец поднял на него усталый взор и сказал:

— Помолчи. Я послал за своим… другом. Моих сил хватает лишь на то, чтобы поддерживать в ней жизнь. — И он опустил веки.

Растерянный Друсс обошел кровать с той стороны, глядя на женщину, которую любил всю жизнь. Семь лет минуло с тех пор, как он видел ее в последний раз, и ее красота стальными когтями терзала его сердце. Проглотив комок, он сел рядом с ней. Жрец держал ее за руку. Пот стекал по его лицу, оставляя серые следы на щеках, и видно было, что он смертельно устал. Вошли Зибен и Эскодас. Друсс знаком велел им молчать. Они сели и стали ждать.

Прошел почти час, прежде чем явился еще один человек, лысый, дородный, с круглым красным лицом и смешными оттопыренными ушами. Он был одет в длинный белый хитон, через плечо висела большая сумка на длинном, вышитом золотом ремне. Не говоря ни слова, он подошел к постели и приложил пальцы к шее Ровены. Жрец Паштара Сена открыл глаза.

— Она приняла корень яса, Шалитар, — сказал он.

Лысый кивнул.

— Как давно?

— Три часа назад. Я помешал яду проникнуть в кровь, но ничтожная его часть все же просочилась в лимфу.

Шалитар щелкнул языком и полез в свою сумку.

— Принесите кто-нибудь воды, — приказал он.

Эскодас вышел и вскоре вернулся с серебряным кувшином. Шалитар велел ему встать у изголовья, достал пакетик какого-то порошка, всыпал в кувшин. Вода вспенилась и опала. Лекарь извлек из сумки длинную серую трубку и воронку. Склонившись над Ровеной, он раскрыл ей рот.

— Что ты делаешь? — вскричал Друсс, схватив его за руку.

— Надо влить ей в желудок лекарство, — невозмутимо ответил лекарь, — а она, как видишь, сама глотать не в состоянии. Поэтому я должен ввести эту трубку ей в горло и влить лекарство. Это дело тонкое — нельзя, чтобы жидкость попала в легкие. И мне затруднительно будет совершить это со сломанной рукой.

Друсс отпустил его и молча, страдая, стал смотреть, как трубка входит в горло. Шалитар вставил воронку и велел Эскодасу лить. Когда тот опорожнил кувшин наполовину, Шалитар пережал трубку двумя пальцами, убрал ее, опустился на колени и приник ухом к груди Ровены.

— Сердце бьется очень медленно, — сказал он, — и слабо. Год назад я лечил ее от чумы — она чуть не умерла тогда, и болезнь оставила свой след. Сердце плохо ей служит. Выйдите-ка, — велел он троим друзьям. — Чтобы поддерживать кровообращение, я должен втирать ей масло в руки, ноги и спину.

— Я не уйду, — сказал Друсс.

— Сударь, эта дама — вдова господина Мишанека, и ее очень любят здесь, несмотря на ее брак с наашанитом. Не подобает постороннему мужчине видеть ее обнаженной — и тот, кто ее опозорит, не проживет и дня.

— Я ее муж, — процедил Друсс. — Другие пусть уходят, но я останусь.

Шалитар потер подбородок и счел за благо не спорить. Жрец Паштара Сена тронул его за руку.

— Это длинная история, друг мой, но он говорит правду. Приступай.

— Я сделаю все, что могу, но этого может оказаться недостаточно, — проворчал Шалитар.

Прошло три дня. Друсс почти ничего не ел и спал тут же, рядом с кроватью. Состояние Ровены не улучшалось, и Шалитар все больше падал духом. Жрец вернулся к ним на четвертый день утром.

— Яд вышел из ее тела, — сказал Шалитар, — но она не приходит в сознание.

Жрец кивнул с понимающим видом.

— Я пришел сюда, когда она еще только впадала в беспамятство, и соприкоснулся с ее духом. Он глух к зову жизни — она не хочет больше жить.

— Почему? — спросил Друсс. — Почему она хочет умереть?

— У нее нежная душа. Когда-то она любила тебя и хранила свою любовь в чистоте среди порочного мира. Она знала, что ты придешь за ней, и ждала. Однако ее Дар возрос с невероятной быстротой и стал для нее губительным. Шалитар и еще несколько человек спасли ее, закрыв двери этому Дару, тем самым лишив ее памяти. Она очнулась здесь, в доме Мишанека. Он был хорошим человеком, Друсс, и любил ее — так же, как любишь ты. Он ухаживал за ней, пока она поправлялась, и покорил ее сердце. Но самый большой свой секрет он ей так и не открыл. Еще будучи пророчицей, она предсказала, что он погибнет в первую годовщину своей свадьбы. Несколько лет они прожили вместе, и ее сразила чума. Во время болезни она, ничего не помня о своем пророчестве, спросила Мишанека, отчего он на ней не женится. Он боялся за ее жизнь и верил в то, что брак ее спасет. Возможно, в этом он был прав. А в день взятия Реши Мишанек оставил жене подарок — вот этот. — Жрец показал Друссу брошь.

Друсс взял хрупкую вещицу, зажал в своей огромной ладони.

— Это я сделал для нее. Словно в прошлой жизни это было.

— Мишанек знал, что это ключ, который отопрет ее память. В слепоте своей он полагал, что возвращение памяти поможет ей пережить боль утраты. Он верил, что если она вспомнит тебя и если ты все еще ее любишь, то за ее будущее можно не опасаться. Он заблуждался: взяв в руки брошь, она почувствовала себя кругом виноватой. Ведь это она попросила Мишанека жениться на ней и тем, по ее разумению, обрекла его на смерть. Ведь она видела тебя, Друсс, у дома Кабучека, но убежала, боясь, как бы прошлое не вернулось и не погубило ее вновь обретенное счастье. В один миг она ощутила себя изменницей, потаскухой и, боюсь, убийцей.

— Она ни в чем не виновата, — сказал Друсс. — Как она могла подумать такое?

Жрец улыбнулся, но ответил Друссу Шалитар:

— Любая смерть делает кого-то виноватым. Сын умирает от чумы, и мать упрекает себя за то, что не увезла ребенка загодя в безопасное место. Мужчина падает и разбивается, и его жена говорит: «Надо было попросить его остаться дома сегодня». Все хорошие люди норовят взвалить на себя бремя вины. Любого несчастья можно было бы избежать, если б знать о нем заранее — мы упрекаем себя за недогадливость. Для Ровены же бремя оказалось столь тяжким, что она не смогла его вынести.

— Что же теперь?

— Ничего. Будем надеяться, что она вернется к нам.

Жрец Паштара Сена хотел сказать что-то, но промолчал и отошел к окну.

— Говори, — сказал Друсс. — О чем ты сейчас подумал?

— Так, ни о чем.

— Ты должен сказать, если это касается Ровены.