Лорд Дансейни - Время и боги: рассказы Страница 76

«Но разве это не лучше, — возразил я, — чем сидеть до утра в окруженном мертвецами доме?»

«И ты готов встретиться с мертвецами лицом к лицу?» — сказала мама.

«Конечно, — ответил я. — И я готов обратить их в бегство, и прогнать одних назад в Баллахадринан, а других — в Боррис».

«Ах, Пэдди, не делай этого!» — сказала она.

«Почему же? — спросил я. — Ведь мертвецы обступают наш дом уже со всех сторон! Что, если они сумеют как-нибудь пролезть внутрь и заполучить нас?»

Но, наверное, чем старше становятся люди, тем большее сочувствие они испытывают к мертвым; как бы там ни было, мама положила руку мне на плечо и не позволила даже подняться.

«Пусть немного погуляют в их единственный свободный вечер», — сказала она.

Так она никуда меня и не пустила, и мы всю ночь просидели у огня, пока холодный рассвет сам не разбудил наших старых петухов.

Глава IX

DE MININIS

Увы, далеко не во всех случаях мне удавалось получить от Пэдди О’Хоуна сведения, на которые я рассчитывал, однако поговорить он всегда был не прочь, поэтому даже если я вдруг не слышал от него рассказа о каком-нибудь новом чуде, — или о старом, о котором я ничего не знал, — то, по крайней мере, у меня была возможность познакомиться с его взглядами на деревенскую жизнь, служившую как бы декорацией, на фоне которой происходили упомянутые чудеса. Как-то раз, вскоре после того как я услышал от него историю о лебеде, я снова навестил Пэдди, чтобы расспросить о рунах, заклинаниях, чарах и прочем колдовстве, с которым он мог сталкиваться.

— Слышал ли ты когда-нибудь о каком-нибудь еще ведьмином заклятье? — спросил я его.

— Не слышал, — ответил Пэдди после непродолжительного раздумья, — но вся наша округа, несомненно, полна волшебства.

— Какого именно? — уточнил я.

— Взять, к примеру, латынь… — ответил Пэдди. — Если подумать, в ней заключена немалая сила.

— Разве ты знаешь латынь? — удивился я.

— Нет, — ответил Пэдди. — Но верю в ее волшебное могущество.

Наш разговор происходил в саду матери Пэдди, и я довольно скоро начал догадываться, что напал на след очередной удивительной истории. И пока мы шли по заросшей тропинке к дому, я задавал Пэдди лишь необходимые вопросы, чтобы не дать ему отклониться от темы; свою же историю он был волен рассказывать, как сам пожелает. Но до дома мы добрались прежде, чем Пэдди начал свою повесть, а там меня приветствовала старая миссис О’Хоун, которая пригласила меня в комнату, ибо снова настало время вечернего чая. И когда Пэдди наконец заговорил, мы уже сидели за накрытым к чаю столом.

— Как-то я занял ружье и несколько патронов, — начал он, — чтобы добыть матери на обед несколько бекасов. Я отправился на болото — на ту его часть, которая считается заповедной и охраняется особенно строго; мне и в голову не могло прийти, что мне кто-то помешает, ибо только человек, обладающий черствым и холодным сердцем, способен запретить другому человеку подстрелить пару бекасов для его старой матери. Да и бекасов-то я не добыл — в тот день они летали как-то особенно хитро и начинали кувыркаться и вертеться в воздухе то туда, то сюда, стоило только взять их на мушку. В тот день я подстрелил только с полдюжины гаршнепов*, которые летают не так затейливо и подпускают охотника куда ближе, чем их более крупные собратья.

Я сказал, что добыл шесть птиц, но видели бы вы, какими они были крошечными и жалкими! Всех вместе было бы слишком мало, чтобы человеку не стыдно было принести их родной матери на обед. Но не успел я отправиться с добычей домой, как вдруг, откуда ни возьмись, появился управляющий лорда Монагана и заявил, что я, дескать, незаконно охотился на чужой земле.

«На кого это я охотился?» — спросил я.

«На бекасов», — ответил он.

«На бекасов, вот как? — переспросил я. — Да я ни за что не стал бы охотиться на бекасов лорда Монагана, потому что знаю, что они нужны ему для себя и для господ, которые иногда у него обедают. Нет, сэр, я бы никогда не причинил никакого урона бекасам лорда Монагана; вот почему я охотился на этих крошечных, никчемных гаршнепов».

И я показал управляющему птиц, которые лежали у меня в сумке. Он, конечно, не видел, как я стрелял по большим, увертливым бекасам — быть может, он и слышал выстрелы, но не мог знать, в кого они были направлены.

«Может, они и маленькие, — сказал тогда управляющий, — но все равно это дичь, а большая или маленькая, для закона безразлично».

«Что такое полдюжины крошечных гаршнепов?» — сказал я.

«Все равно жди вызова в суд», — ответил он.

На этом наш спор и закончился. Я надеялся, что, может быть, управляющий забудет об этом случае, но он ничего не забыл. Даже странно, как он все время помнил о шести крошечных птичках! Но я все равно получил повестку в суд.

Теперь пару слов о том, что я обо всем этом думал. Человек, рассуждал я, который вышел с ружьем пострелять бекасов и который добыл вместо бекасов несколько ничтожных гаршнепов, попадает под суд не чаще, чем раз в десять лет, следовательно, в ближайшие лет десять или даже двадцать ничто подобное мне не грозит. Иначе говоря, если в этот раз мне удастся выйти сухим из воды, впереди меня будут ждать годы и годы, в течение которых я смогу спокойно охотиться на кого пожелаю. Но если меня сочтут виновным и конфискуют ружье, тогда мне не у кого будет взять взаймы другое, и моя бедная старая мать может умереть с голода. Вот почему я решил, что должен во что бы то ни стало избежать наказания, и поехал в Драмгул, чтобы подыскать себе адвоката. Адвокат сказал, что его услуги обойдутся мне в пять фунтов, я ответил, что согласен, и рассказал ему о крошечных гаршнепах. Тогда адвокат пожелал узнать точно, какого они были размера, ибо он, похоже, плохо знал болота и обитающих там птиц, и я ответил, что гаршнепы были даже меньше ласточки, а адвокат это тщательно записал.

И вот настал день, когда я предстал перед судьей-магистратом. Мой защитник тоже был там; этого молодого человека звали мистер О’Рурк, и я, признаться, не особенно на него полагался, потому что он не очень хорошо разбирался в болотной живности, к тому же он со мной почти не разговаривал. Судья же бросил на него один беглый взгляд, и я понял, что он тоже не слишком высокого мнения о мистере О’Рурке, ибо после этого он посматривал то на него, то на меня с таким видом, словно мы оба были одинаково виновны. Он был очень самоуверенным парнем, этот судья — сразу было видно, что он много о себе думает.

Мои шесть гаршнепов тоже оказались в суде; они лежали на большом блюде, и казалось, что за прошедшие десять дней они усохли, сделавшись еще меньше, чем были, когда я их застрелил, а Бог свидетель — они уже тогда были совсем крошечными. Но вот началось заседание, судья в очередной раз посмотрел на мистера Рурка, а тот велел приставу поднять блюдо повыше, чтобы все могли видеть, насколько малы добытые мною птицы.