Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – виконт Страница 78

В ящиках только след пыли, даже не след, а ощущение, ибо саму пыль что-то убирает, как незримые и неслышимые вечно работающие кондиционеры. Под кроватью чисто, хотя бы мячик собака закатила, пусто в вазах, и следа нет от испарившейся воды и рассыпавшихся в пыль цветов.

Я брал в руки эти изящные вазочки, взвешивал на ладонях, удивляясь малому весу, из чего же это сделано. Ощущение такое, что если уроню хоть на камень – не разобьется. Возможно, выдержит удар даже моего молота…

В последней вазе звякнуло. Я наклонил, подставил ладонь. Выпала блестящая вещица размером с монету. Небольшая дырочка деликатно намекает, что можно пропустить шнурок и носить, к примеру, на груди. Как амулет, талисман, медальон или просто украшение. Впрочем, надо учесть, что даже для мудрого Кулибина мобильник или плеер показались бы только украшением или амулетами.

Медальон, как мне показалось, украшен затейливым рисунком, но слишком уж мелко. По ободку совсем уж крохотные значки. Если бы не яркое и абсолютно немигающее пламя свечи, я бы их вообще не углядел.

Страстно захотелось рассмотреть получше, я едва не выронил медальон: буквы укрупнились, а площадь, что не шире ободка монеты, раздвинулась по крайней мере на полметра. Я испуганно отстранился, все в порядке, я всего лишь держу в руке медальон, на ребре едва угадываемые черточки…

Микроскоп, мелькнуло в голове. Я знаю, что такое микроскоп, я сотни раз смотрел в окуляр в школе на уроках ботаники, и вот теперь я смог, смог!

Сосредоточился, вызвал это чувство, площадь ободка стремительно расширилась, и то, что я полагал черточками, распалось на ровные линии значков. Возможно, буквы, возможно – математические формулы…

Всматривался до рези в глазах, но вместе с тем ощутил и сильнейшее разочарование. Кто-то и когда-то пользовался здесь настоящими возможностями, а я, как дикарь, отыскал то ли пробку от бутылки, то ли обертку с ультрагиперчипа и счастлив тем, что другие дикари и этого не видят…

Вздохнув, сунул находку в карман и вышел в коридор. Краем глаза заметил, что медальон висит в воздухе. Точнее, двигается со мной, что-то не то, мы так не играем…

Я вынул медальон, положил прямо на пол. Пальцы нащупали кольцо на другой руке, повернул, мгновенно стал видимым. Подобрал медальон и снова повернул кольцо. Исчез я, исчез и медальон, хотя чувствую в ладони.

– Ну я и крут, – проговорил я вслух. – Умница, гений!.. С первой же попытки все разгадал. Эх, всегда бы так…

Ладно, это четвертая дверь, я иду с той стороны… с той ли?.. да с той, пока что правую и левую руку отличаю, хотя кто знает, что ждет впереди.

– Четвертая, – сказал я все так же вслух, – шестая… седьмая… восьмая… девятая… десятая… одиннадцатая… Одиннадцатая!

Одиннадцатая, повторил про себя. Одиннадцатая слева. Я хоть и паладин, должен был идти правым путем, но привычно выбираю левые дороги и левые направления.

Дверь подалась все так же бесшумно, как и остальные, хотя бы одна скрипнула. Я постоял на пороге, все в помещении стандартно, шагнул и застыл, страшась шевельнуться. Я хоть и невидим, но это для таких, как я сам, а, к примеру, собака легко увидит в запахах, так же как змея в термозрении или летучая мышь в ультразвуке. Стена напротив мигнула и пропала, комната просто удлинилась, на той стороне ничего необычного, такая же точно мебель, если не считать, что у противоположной стены небольшой бассейн, окаймленный барьерчиком из декоративного белого камня.

Я наконец собрался пойти и заглянуть в бассейн, даже попробовать, что там за вода, вдруг нечто волшебное, как в противоположной стене распахнулись дверцы, словно в лифте, вошел человек в странной одежде. Он пошел мимо бассейна, бросив в него лишь мимолетный взгляд, но оттуда с шумным плеском выпрыгнула огромная рыба, размером с крупного сома, ударила хвостом по воде и, словно теннисный мяч, оторвалась от бурлящей поверхности. Человек не успел ни вскрикнуть, ни закрыться ладонями, как она распахнула усеянную зубами пасть и ухватила его за лицо. Послышался треск разрываемой ткани, плавники рыбы удлинились и превратились в когтистые лапы ящерицы, и только тогда раздался дикий крик.

Рыба-ящерица свирепо рвала куски мяса с его лица. Человек наконец вслепую схватил ее за толстую шею, сжал и оторвал от себя, вместо лица кровавое месиво, красные струи текут быстро и широким потоком. Чудовище безуспешно махало в воздухе лапами, они начали удлиняться, но несчастный поднял его и с силой ударил о кромку бассейна.

На лице уцелели только глаза, спрятанные глубоко в каменные пещеры, брови сорваны вместе с кожей и мясом, а на месте скул торчат окровавленные кости.

– Господи, – вырвалось у меня, я ощутил, что ноги дрожат, а пальцы трясутся. Я перекрестился, чего давно уже не делал даже на людях, – Господи, спаси и помилуй… Если это такое кино, то на хрена такая реалистичность?.. Ноги бы отрывал этим спецэффектникам…

Попятился, вышел, дверь на всякий случай прикрыл, вдруг да этот спецэффект вздумает побегать и за мной, ну его на хрен такое искусство, да здравствует эра черно-белого кина. Одиннадцатая дверь, пора возвращаться. И так далеко зашел… ладно, проверю еще три, всего три, если все будут закрыты, тут же вернусь…

– Двенадцатая… тринадцатая… четырнадцатая…

Дверная ручка вроде бы сопротивлялась, я нажал сильнее, очень уж подсознательно не хочется возвращаться, дверь послушно открылась. В этой комнате, неотличимой от предыдущей, точно так же противоположная стена исчезла, словно я пересек незримый лазерный луч и тем самым включил какие-то механизмы.

На той стороне, в синем, словно лишенном света мире, похожем на дно Тихого океана, двигаются странные существа… или не существа, вид их не укладывается в воображении. Нечто похожее на исполинских медуз, осьминогов и одновременно хищных насекомых. Одни меняют форму, цвет, не выходя из синюшной гаммы, другие истончаются и размываются по всему пространству, одновременно в нем прорастают и разворачиваются, как чудовищно отвратительные цветы, невероятные животные… или растения… или силовые поля, способные удерживать форму и эволюционировать…

Проступили призрачные нити, как вселенская паутина, охватившая весь этот мир, утолщились, став похожими на облепленные слизью бамбуковые сочленения. Но едва я успел подумать так, ухватившись за привычную ассоциацию, как эти конструкции пошли лохмотьями, разветвились, часть отделилась и уплыла, вяло двигая щупальцами, другие же засверкали острыми краями кристаллов и начали осыпаться, в падении превращаясь в темный газ.

Медузы и осьминоги, так я их называл за неимением других слов, подплывали к незримой преграде, отгораживающей их мир от моего, натыкались, отступали и ударялись снова, уже со злобой и неожиданной силой. Я ощутил холод и покалывание по всему телу, мой организм отчаянно сопротивляется попыткам чужого проникновения, даже сканирования, и только сейчас с ужасом сообразил, что там н е к и н о. Совсем не кино. Там жуткая реальность, отделенная каким-то хитрым или сложным пространственным барьером. И там абсолютно чужая жизнь, куда более жизнеспособная, что уже ломится через незримый барьер, стремится разрушить его и проникнуть с ю д а.