Гори, гори ясно - Карина Вран Страница 79

Из словесного поноса Аллочки я вынес стойкое понимание: лесовик не сдал мою причастность к возврату проклятия на ту почившую ведьму. Иначе мне бы высказали за деяние, а то и глаза попытались бы выцарапать. Не удивлюсь, эта карга вполне на такое способна.

Вывод: с лесным хозяином можно иметь дело. Отменная проверка: дать некоему персонажу пару карт, которыми тот может запросто «побить» меня, и ждать, что он (или она) предпримет.

Главное, в итоге я получил то, чего добивался.

Волки сыты (вящая спокойна за свою не в меру подвижную внучку), овцы целы (Антоновых больше не станут доставать). Я выяснил, кто такая Бартош, чего от нее ждать. И немного потренировался в обращении с огнем. Еще и полезную штукенцию от Нелида заполучил.

А то, что мог получить больше выгоды для себя, любимого, так это не страшно. Спокойный сон и чистая совесть мне лично дороже.

— Евсей, я к тебе. По твоему приглашению, — громко озвучил за кромкой лесной. — Хлеба не успел свежего приобрести, спешил, зато принес домашние пирожки. С ягодами.

Пока я общался — назовем это так — с ведьмами, моя подруга на пару с домовиком напекли маленьких сочных пирожков. Тесто дрожжевое на него, оказывается, аж со вчерашнего дня было поставлено. Когда эти двое успели сговориться, я не понял, но вкус и заботу оценил в полной мере.

Первую пробу я успел снять, сцапав пирожок прямо из печи, с противня, благо, мне-то обжечься не грозило. Вкуснотень — пальчики оближешь. В прямом смысле: я спешил, и кисло-сладкая начинка вытекла на пальцы, а дать пропасть вкусности было выше моих сил.

После обращения к лесному хозяину под ноги сама собой легла тропка, такая ровная, что хоть в качестве недостижимого идеала показывай дорожным рабочим, которые асфальт кладут в культурной столице нашей необъятной родины. Вряд ли поможет, но хоть будут знать, как оно должно быть.

— Яством угодил, угодил! — улыбка на лице лешего рождала диковинный узор из морщин, а привычка сдваивать слова, подобно эху, никуда не делась. — От души, от души. Но лакомство — сладко, а лихо — горько. Выслушаешь?

— За тем и пришел, — кивнул. — И уважение выразить.

Принимал меня лесной хозяин на небольшой полянке. Вокруг обильно зеленела молодая поросль, соседствуя при этом со старыми и даже выломанными деревьями.

Один ствол с дырой по центру был то ли разбит, то ли выеден: в рамках здоровой коры обнаженная сердцевина, казалось, смотрела на меня. Печально, вдумчиво, мудро. Дырявая паутина на сломе дерева-соседа так и кричала: «Лес все видит».

А промеж их соседей растянулась огромная блестящая паутина. Я нет-нет, да посматривал на нее, ожидая увидеть восьминогого хозяина этого роскошного полотна.

— Да-да, молодцом, — улыбка погасла, сменилась озабоченностью. — Такое дело: дурачье в лесу костер развело. Развело, да не затушило. Ахнул по пням трухлявым жар-пожар, и понеслось, понеслось. Был бы то мой лес, я б его в зародыше, — лесовик ткнул большим пальцем в ладонь и покрутил, будто насекомое давил. — Да то не мой сосняк, через поле, через пахоту.

— Думаете, хозяин того леса не справится? — озабоченность передалась и мне. — Он просил о помощи?

Евсей заелозил на пне.

— От леса Звяги мало-мало осталось, на лесопилку много дерев ушло, — собеседник мой насупился. — Слаб он стал. Слаб. Может, и вышел ужо весь Звяга... Полевик с пахоты клич кинул, а то б... Ух тебя увидал, мне весть принес, принес. Ты молодцом был, когда пущу-мертвущу одолел. Подсобишь и с этой напастью?

Я прикрыл глаза, потер лицо. Задумался. С одной стороны: как откажешь? И лес жалко, в особенности его обитателей. И планы у меня на бывшую мертвущу. А с другого боку: не свалят ли на меня все местные затруднения вскорости? Такими темпами над крыльцом дядькиного дома впору будет табличку повесить: «Бюро добрых дел».

— Детеныши в эту пору еще малые, — подкинул дровишек в костер моих сомнений лесовик, как знал, на что давить. — Бег от жара выдюжат не все, не все. Гнезда выгорят...

— Ух — это пятачка так зовут? — этим вопросом я давал себе время.

Хотя сам понимал, чем отвечу Евсею на его зов о помощи.

— Не, не, — заиграл кустистыми бровями лесной дед. — Ух — неясыть. Глаза мои. Одни из.

Я рефлекторно покосился на глазастых «стариканов» на краю полянки.

— Есть глаза сейчас возле лиха, — покивал сам себе леший. — Есть. Глянь сам, что зрят.

Огромная паутина засеребрилась, заискрила каплями росы, какой в полдень уже пора бы испариться. А потом посерела. Я проморгался, но серость стала только гуще, плотнее. Дым — вот чем была серость. А под облаком дыма змеилась разноцветная полоса. Наслоение цветов и оттенков было дикое, нечеловеческое, с уходом в часть спектра, от которой моим глазам было больно.

Звука паутина не передавала, так что цветного змия, что полз и ширился в сосновом лесу, я наблюдал на фоне безмятежного шелеста живого леса и гудения одинокого комара. Оттого змий выглядел ненастоящим, нарисованным. А сосны — спичками, которыми чиркнул шаловливый малыш.

Огонь и верхушки приблизились. Видимо, обладатель глаз заложил круг пониже. И тут меня накрыло осознанием, что это все на самом деле. И шутить о паутинке, показавшей себя круче, чем экраны в спортбаре у нас на работе, расхотелось. Гиб лес. Гибли те, кто его населял.

— Ты не ответил, — надтреснутым голосом проговорил лесовик (или тот ствол с дырой?). — Не ответил... Сдюжишь сей пламень? Возьмешься? Поможешь?

— Тропу откроете? — коротко спросил. — Чем быстрей я к огню доберусь, тем меньше он выжжет.

— До полей открою, — хмурое лицо Евсея просветлело. — Ну молодцом ты, молодцом! А дальше полевику накажу проход открыть. Только вот что... — лесовик отвел взгляд. — Лес Звяги жешь... Смогёт ли он благодарствовать, не ведаю. Я уж от себя лесных даров не зажму, токмо что тебе с них? А лес у меня не богатый на всякое, клад-то исть, только давнишний, злой, на крови.

— Евсей, — я поморщился. — Не трать время, мое и леса. Я тебе не ведьма, чтобы торговаться. Сколько стоит живой олененок, а сколько — горелый? Не по мне такое. Открывай тропу, я пойду к пожару. А ты уж сам реши, пока меня нет, что тебе не жалко презентовать за огнетушение соседского хозяйства.

Побеги расступились, открывая прямой, как стрела, путь. Не мешкая, я рванул бегом по ней. Евсей расстарался: дорожка лесная сама ускоряла мой бег. На опушку я