Мария Семёнова - Бусый Волк. Берестяная книга Страница 8

Не удаётся…

«Мама! Назови меня по имени! Пожалуйста!»

Мама гладит его голову. Кажется, она тоже не понимает его. Но отчаяние постепенно проходит, и Латгери успокаивается, потому что рядом с ним, без сомнения, мама. Её руки, её голос ни с чьими больше не спутаешь. И говорит она на их родном языке. Ну и что из того, что говорит почему-то без слов…

«Мама… Как хорошо… Ты нашла меня, и больше мы не расстанемся… никогда-никогда…»

Синеока с самого начала взялась ходить за Беляем. Умерить горячечный жар, отогнать дурные видения, забрать на себя часть боли — нет такой веннской женщины, которая бы этого не умела, и Синеока, даром что дурочка, не была исключением. Когда Бусый заглядывал в клеть, ему порой даже казалось, будто его малая тётка тихонько что-то говорила, склонившись над раненым…

Говорила? Немая Синеока? Нет, конечно. Но мальчишка, только что стонавший от боли, начинал вдруг улыбаться в ответ на её бессловесное воркование. И на лице у него была совсем не та улыбка лютой ненависти и надменного ожидания смерти, что в лесу. Она была совсем детская и беззащитная, жалобная и слегка виноватая. Так улыбается малыш, споткнувшийся впопыхах об порог, вдребезги расколотивший кувшин с молоком и сам изрядно зашибившийся. Улыбается матери, которая прибежала на шум и ещё не смекнула, что делать: дать подзатыльник или утешать дитя бестолковое. А малыш просто знает себе, что от мамы ему ничего плохого не будет. И теперь, когда она рядом, всё обязательно наладится. И боль утихнет. И новый кувшин с молоком найдётся вместо разбитого…

КАМЕНЬ

Бусый часто заглядывал в эту клеть, но не ради Беляя, кто таков он, этот Беляй, чтобы Бусому о нём печься. Просто в той же клети, в уголке, положили маленького Летуна, и Бусый не пропускал случая проведать его. Гладил мохнатого сироту, поил козьим молоком, на руках выносил понюхать свежую травку. Волчонок его узнавал, радовался, тянулся носом к рукам…

В ночь после бани Бусый пришёл в клеть спать. Всё равно под избяной кров было пока нельзя. Да и тётушке Синеоке помочь, если вдруг что…

Он думал, что после банного потения голову на тулупный рукав опустить не успеет, однако ошибся. Сон не шёл, Бусый долго ворочался, припоминал и переживал подслушанные мысли сородичей. Лишь когда из-за кромки леса поднялась луна и укутала серебряным покрывалом деревню и лес, тягостные мысли отступили от Бусого, усталость взяла своё, он пригрелся, блаженно вытянулся и без оглядки провалился в сон…

Тёмное облако как-то неожиданно наползло на луну, и сосновый лес, только что стынувший в прозрачном серебре, превратился в сплошную стену отчётливо зловещего мрака. Тьма, одну за другой гасившая в небесах звёзды, не была обычной темнотой, кутающей землю с вечера до рассвета. Это была особая тьма, живущая своей, особенной жизнью вставшего зачем-то из могилы мертвеца. Древний ужас, сгустившийся в темноте. С двумя огромными, от края до края неба, чёрными крыльями. С пронзительным леденящим взглядом, от которого кровь в жилах останавливала свой ток…

Знакомый взгляд чудовища безжалостно шарил по земле, что-то выискивая, и не было укрытия от нечеловечески упорного взгляда, не было никакого спасения. Крылатая тьма приближалась…

Бусый беззвучно застонал во сне, заметался, пальцы нащупали на шее оберег: кожаный мешочек и в нём — каменный желвачок, подарок Крылатых. Мальчишка крепко сжал его в кулаке, подтянул колени к груди, сворачиваясь плотным клубочком, чтобы стать совсем маленьким, невидимым для приближающейся Смерти, горошиной закатиться вовнутрь чудесного камня… Помогло.

Добрая Луна рассеяла тьму, дурной сон утратил огромность и стал просто дурным сном, от которого можно проснуться, тряхнуть головой, улыбнуться и позабыть.

Бусый увидел маленького крысёныша: тот метался, не находя выхода, а кто-то невидимый и недобрый хлестал его тяжёлой плетью. Но не так, чтобы сразу убить, а больше ради лютой забавы, заставляя помучиться. Крысёныш сперва силился увернуться, но после, ощерив крохотную пасть, бросился на мучителя. Покатился, сшибленный ударом, но встал и, волоча перебитую лапку, молча бросился вновь.

И взгляд у зверька был в точности как у Беляя, когда Бусый с Ульгешем его только нашли. А в здоровой лапке вдруг возник… меч. Серебристый, дивно светящийся, точно осколок лунного света. И дрогнула плеть, промедлила в свистящем замахе…

Бусый сквозь сон рванулся на выручку крысёнышу. И проснулся.

Немного полежал с открытыми глазами, тяжело дыша, хмуря брови и пытаясь отделить приснившееся от яви. Луна, поднявшаяся высоко над деревней, безмятежно смотрела на него с высоты. Безмятежно и немного насмешливо.

— Спасибо, матушка Луна… — одними губами сказал ей Бусый. Погладил насторожившего уши волчонка, тихо-тихо поднялся и бесшумно, чтобы не потревожить прикорнувшую Синеоку, скользнул к двери.

Луна царила в чисто вымытом небе, бледные весенние звёзды стыдливо прятались, не смея ревновать к такой красоте.

«Таемлу…»

Маленькая жрица, Идущая-за-Луной… Вот кого он хотел бы сейчас увидеть рядом с собой, вот кому показал бы эту дивную ночь и обо всём случившемся рассказал…

Бусый вышел на берег Звоницы, остановился У самого края обрыва. И тут-то все тягостные и тревожные мысли покинули его разом и без следа. Мальчишка просто замер, захлебнувшись восторгом.

Босые ноги холодила росистая трава, ночной ветерок веял в лицо каким-то высшим покоем. Да попустит ли спасительница Луна, чтобы изгнанная Тьма опять кого-то пугала, во сне или наяву? Её серебро омывало и исцеляло, и простор за рекой, уже ставший таким знакомым, жил в этом серебре. Гряда за грядой островерхого леса, всё вдаль и вдаль, сколько мог различить глаз, до самого небоската… уютные шорохи ночной жизни, ощущение переполнившей душу и тело звонкой, радостной силы, предчувствие чего-то доброго и хорошего…

«А ведь я… дома!»

Бусый вдруг почувствовал это пронзительно и остро, каждой частичкой своего существа. Он был здесь своим среди своих. Наконец-то. И это была его земля, земля его родичей, его предков. Земля Волков. На которой, доколе светит Луна, нечего бояться маленькому Волчонку. «Потому что я — тоже Волк Как все…» Пальцы снова обошлись без осознанной мысли, сами собой нащупали на груди оберег.

— Спасибо, камешек, — прошептал Бусый.

И тут-то неожиданная мысль поразила его. Он никогда ещё не вглядывался в камень ночью, в лунном сиянии. А что, если чудесный оберег вдруг покажет ему Таемлу?..

Сказка в глубине камня дышала тем же таинством, что и ночь наяву. Леса в лунном серебре, бескрайние, дремучие… превратившиеся при совсем лёгком повороте камня в такое же бескрайнее море… Ещё поворот, и волны явили себя горами, со склонов которых срывались потоки звонких ручьёв, исчезавших в густых зарослях… Бусому померещился даже запах ночных цветов, едва уловимый, определённо чужой и всё равно — смутно знакомый. Бусый запомнил его у Горного Кузнеца, на его озере. И Поющий Водопад… образы, которые в нём проплывали… если призадуматься — ведь точно как здесь!..

Бусый принялся поворачивать камень таким образом, чтобы в него заглянула и в нём отразилась Луна.

— Таемлу… Та-ем-лу…

Ровный свет проник в камень и залил — настоящий свет, — залил привидевшийся внутри мир. Бусый задохнулся от ужаса и восторга, поняв: ЭТО случилось. Границы меж мирами дрогнули и растаяли. Бусый смотрел и смотрел, доверяя Луне, словно матери, в присутствии которой с бестолковым малышом недоброго приключиться не может…

БЕРЕСТЯНАЯ КНИГА

Ночь, лес, озарённый лунным светом, и Бусый как будто летит над этим лесом, с огромной высоты глядя на землю… На симуране летит? Нет, непохоже. Ни свиста ветра в ушах, ни холода, ни замирания в животе от стремительности полёта. Просто он, Бусый, как бы смотрит на этот лес глазами самой Луны…

На высоком берегу речки — деревня Волков. Ну то есть нет, не Волков, показалось… Совсем другая веннская деревня, пусть и очень похожая… Там тоже ночь и тоже весна, и в деревне что-то происходит. Что именно — с высоты подробно не разглядеть. Мельтешение огней и теней, лязг железа, крики боли и ярости… оборвавшийся детский плач…

В деревне враги, и эти враги не щадят ни старых, ни малых.

Мавутичи!

Уж не показывает ли ему Луна, что могло случиться с Волками? Но тогда где же Змеёныш с его ревущим вихрем и Тьмой?..

Бусый чуть повернул камень, чтобы лучше видеть… Зря он это сделал, видение расплылось и исчезло.

— Эх…

Досадуя, Бусый попытался вернуть камень в прежнее положение и… невольно отпрянул. Его лицо едва не окунулось в костёр.

Это был очень недобрый костёр. И горел он, Бусый сразу понял, в той самой деревне. Летела в огонь деревянная веннская утварь, которую враги сочли малоценной добычей. Детские игрушки, девичьи прялки, резные ковши, младенческая зыбка, мальчишечьи деревянные мечи… Вот в пламя рухнул родовой столб, и Бусый с безмолвным ужасом понял, что род погиб. Ведь останься в живых хоть один человек, кто бы позволил чужакам надругаться над самой главной святыней?..