Андрей Погудин - Безумие стали Страница 8

– Бей!

Эния представила, что сейчас должен чувствовать её своенравный братец. Получить в дар прекрасный меч, дать обещание победить в турнире – и так опростоволоситься перед дружиной отца. Девочке стало даже его жалко. Пусть бы и разрезал этот платок, в сундуке лежат ещё три, связанные Риной, чем так оплошать. Но Аргул, наконец, показал себя.

Его замаху мог позавидовать любой рагвудский дровосек. Оракул со свистом рассек воздух и обрушился на доспех. Тот даже не смялся – лезвие меча аккуратно разделило панцирь на две половинки, а заодно развалило табурет под ним. Удар остановил только пол, брызнувший каменной крошкой.

– Вот так! – вскричал Хавор.

– Что это значит? – спросил Аргул. – Клинок чист?

– Я думаю, что Оракул – самый настоящий рыцарский меч, – успокоил эрл. – Он зачарован, но это пойдет только на пользу. Клинок отказался резать платок твоей сестры, но доспех пришелся ему по вкусу. Великий Одр, своей секирой я не смог бы разрубить панцирь лучше! Что скажешь, Вентур?

– Думаю, милорд прав. Меч хранит чью-то душу, но человек этот при жизни отличался праведностью, а возможно и сам был рыцарем. Точнее может сказать только экзор.

– Я не стану приглашать монаха, – отмахнулся Хавор. – Он не будет разбираться, а просто очистит клинок. Пусть всё остаётся, как есть. Меня Оракул устраивает, а значит, устроит и моего сына. Тем более, он уже освятил его своей кровью.

– Я счастлив владеть таким мечом, – сказал Аргул, расправив плечи.

Ну вот, гроза прошла, и петушок вновь распустил хвост, подумала Эния. Пока родные мужчины опять не принялись крушить всё вокруг, чтобы уж точно проверить пригодность Оракула к битве, надо задать самый главный вопрос.

– Отец, ты созвал нас, чтобы сообщить о турнире, но не сказал, кто туда поедет.

– Ох, я и забыл, моя маленькая лань! Кстати, как ты думаешь, твой брат сможет победить в схватках меченосцев?

Эния обвела взглядом воинов, ждущих её ответа, заметила, как нервно Аргул вытаскивает и опускает Оракула в ножны, и сказала:

– Сможет, если я не повяжу на его противников свой платок.

Взрыв хохота потряс Гостиный зал. Дружинники затопали ногами, из-под стола выскочил перепуганный Чара и спрятался под юбку хозяйки.

– Жалко, что в Таггарде не проводят соревнования острословов, – сказал, отсмеявшись, отец. – Ты бы заняла там первое место! На турнир мы поедем всей семьёй, но сначала навестим эрла Северина. В Золотой Гавани продают лучшие наряды. Я не хочу, чтобы при дворе на моих женщин показывали пальцем и говорили, что вы с гор спустились.

– Дорогой, если ты не оставишь дома свою шубу и не купишь себе новый камзол, говорить будут всё равно, – заметила Лиана.

– Да? Ну и пусть. В столице нравы меняются каждый месяц. Тоже мне придумали, бороды брить! Я их научу, как правильно должен одеваться мужчина! И вообще, Страж Перевала что хочет, то и носит.

– Шубу, мама, придется оставить, – заключила Эния.

После завтрака она решила прогуляться с Чарой. Тот любил прятаться в снегу, закапываясь по уши, но его выдавал длинный хвост. Выйдя из замка, они прошли до скального уступа, откуда была видна дорога, ведущая в долину. Зимой здесь бушевал сильный ветер, но сейчас он превратился в легкое дуновение, доносящее снизу запахи весны. Чара убежал вперед. Эния шла по следам, высматривая, где тот затаился, но он и не прятался. Ирбис стоял на снежном козырьке. Кончик его хвоста подрагивал, уши стояли торчком, а сам Чара замер в напряженной позе, смотря вниз. Девочка подошла ближе и услышала глухое рычание. Что встревожило её любимца?

На повороте дороге темнело пятно – сани цвирга. Они стояли на месте, но ведь Аш-Гир так торопился вернуться домой! Эния обернулась в нерешительности. Отец запрещал уходить дальше выступа без дружинников – хотя эрлу присягнули почти все горцы, но оставались одиночки, не подчинявшиеся ничьим законам. Надо позвать воинов и проверить, почему сани стоят! А вдруг цвирг решил поправить груз или просто размять ноги, а она всполошит весь замок? Вот посмеется Аргул! Эния позвала Чару и пошла вниз. Она только посмотрит и сразу вернется.

Ульрих.

Одеваться для него всегда было мукой – высохшая нога путалась в штанине и отказывалась повиноваться. Ульрих извивался на кровати, борясь с коварными застежками и своей немощью. Будь прокляты все лошади! Сколько раз он представлял, как перепрыгивает тот злосчастный забор и остается цел, а отец радуется его успеху! Но в действительности всё вышло иначе, и некого винить, кроме самого себя. Мышцы скрутило судорогой. Ульрих выхватил из перевязи маленький кинжал и уколол бедро там, где уже краснела россыпь точек. Нога проделась в штанину.

Отдышавшись, юноша сел. Шелк рубахи приятно холодил тело. Ульрих дотянулся до камзола, пододвинул тростью сапоги и приступил ко второй пытке – обуванию. Правая нога уже разогрелась, носок поймал голенище. Юноша наклонился, почти слыша, как хрустят позвонки. Кончики пальцев коснулись шершавой кожи, ступня продвинулась в сапог, ещё немного. Ульрих откинулся на спину, задрав ноги. Подошвы стукнули в стену. Опираясь на трость, он встал и перевел дух. Утренняя разминка закончена, теперь можно и поесть.

– Гридо!

Рослый слуга возник на пороге. Этого заботливого увальня отец приставил к Ульриху восемь зим назад, когда трой Олген заверил, что сын Стража Границ выживет после падения. Никто не думал, что спокойная кобыла заартачится. Уль хорошо помнил ту обиду – он только хотел перепрыгнуть изгородь, чтобы показать отцу, как хорошо управляется с лошадью, а та его сбросила! От удара потемнело в глазах, боль пронзила тело. Трой потом говорил, что ему еще повезло, он сломал не позвоночник, а только ногу. Но спина всё равно болела, особенно к перемене погоды, как сейчас.

Ульрих скривился. Казалось, кто-то пронзил тело раскаленным прутом и медленно проворачивает его в ране. Гридо застилал постель, упрекая молодого господина, что тот не подождал и оделся сам. Позвоночник пылал огнем, Уль прошипел сквозь зубы что-то нечленораздельное. Слуга резко обернулся и цапнул за руку своей лапой.

– Нет! – вскрикнул юноша. – Отстань!

Гридо не обратил на вопли никакого внимания. Он повалил Ульриха на постель и бережно снял с него камзол и рубашку. Юноша пытался вырваться – неужели зря потратил столько сил на одевание? – но куда ему, ломанному, против этого медведя! Гридо перевернул на живот, жесткие пальцы вонзились в спину. Ульрих застонал, уже не сдерживаясь. Огромные лапищи мяли его как тесто, хруст позвонков, наверное, был слышен и в Джангарских степях. Сведенные мышцы расслабились, внутренний огонь запылал жарче, но уже не калеча, а очищая тело от боли. Гридо в последний раз провел ладонями по спине, втирая холодную мазь. Пожар утих. Уль изловчился и пнул слугу.