Андрей Уланов - Колдуны и капуста Страница 8

Инки.

Завязка у этой истории была чертовски романтичной — три с хвостиком сотни лет назад тогдашний император инков Уайна Капак влюбился в принцессу покоренной им страны. Страна эта, к слову сказать, располагалась там, где ныне находится Республика Святого Сердца Иисуса. Возможно, именно с тех пор все эквадорские правители, не исключая и нынешнего — его превосходительства генерала Игнасио де Вейнтимилья, — традиционно недолюбливают своих перуанских соседей.

Итак, император влюбился. Полюбил он и сына Атауальпу, которого подарила ему принцесса, причем куда больше собственного законного наследника и уж точно больше пяти сотен прочих своих отпрысков мужского пола. И, недолго — а может, и долго — думая, поделил империю на две части. А потом умер — как раз в тот год, когда в прибрежный инкский городок Тумбес ненадолго заглянул корабль испанца, которого звали Франсиско Писарро.

Похоронив папашу, братцы-императоры, естественно, тут же учинили между собой гражданскую войну, в которой любимый сынок одержал решительную победу — всего за две недели до второго появления Писарро в Перу. А потом и сам Атауальпа угодил в плен к испанцам.

Тут и началось самое интересное — для меня.

Условия содержания у Атауальпы были, как я поняла, по меркам тогдашних испанских тюрем — роскошные. Вдобавок испанцы по его просьбе придушили законного наследника трона — инку Уаскара. Однако Атауальпа все эти прелести традиционного испанского гостеприимства не ценил и очень хотел поскорее с ним расстаться. И однажды, дабы ускорить это расставание, предложил Писарро сделку: он, Атауальпа, наполняет свою камеру сокровищами — а взамен дон Франсиско его из этой камеры выпускает.

Насчет размеров выкупа мнения в прочитанных мной книгах разнились. Одни авторы утверждали, что комната была одна, другие — две, а кто-то вообще писал, что в качестве единицы меры Писарро выбрал четыре большие комнаты в доме, где содержался пленник: в одну должно было поместиться золото, в две — серебро, последнюю, поменьше, должны были заполнить бриллиантами.

Выкуп инки заплатили. Императора это не спасло. Испанцы обвинили его в заговоре и в «преступлениях против испанского государства» и после короткого суда 29 августа 1533 года удушили гарротой — добряки, не правда ли? А уж слово как держали...

Только вот сокровища им достались далеко не все. Это знал дон Диего де Альмагро, об этом писал Гарсиласо де ла Вега[8].

Конечно, наивно было бы надеяться, что в Троллио, едва ступив на перуанский берег, я сразу же уткнусь носом в какие-нибудь следы той древней истории. Вот в Лиме... а еще лучше в Куско...

Да, я понимаю, прежде чем вонзить в податливый грунт заступ и кирку, нужно раскопать десяток-другой стоунов древних пергаментов. Но почему бы девушке... то есть молодой даме иногда и не помечтать?

На «Принцессу Иллику» я вернулась уже затемно. Злая, голодная, трезвая, словно пустой стакан, с двумя свежими синяками в районе поясницы, ссадиной на щеке и очень горячим желанием кого-нибудь... ну, хотя бы банально убить.

— Меня ждали?

Расположившееся возле мортиры изысканное яхтное общество — граф Рысьев, Крис и пузатая бутыль в оплетке — приветствовало меня дружным кивком. Еще полдюжины горлышек, пока не удостоенных участия в джентльменской беседе, изумрудно поблескивали из ящика, а еще одна бутыль, припомнила я, качалась на волнах около трапа. Интересно, насколько пуст был ящик изначально?

— Не буль-буль-буль только. — Судя по тому, как высоко моему супругу пришлось задирать донышко плетенки, содержимого в бутыли оставалось не так чтобы очень. — Тебя... и буль-буль еще одного типа.

— Что за тип?

— Который наверняка... Эй! — Последнее восклицание относилось к бутылке, неожиданно для обоих джентльменов оказавшейся у меня в руке, а миг спустя — за бортом. — Так нельзя... — упавшим голосом закончил мой благоверный.

— Так что за тип?

— Некий д-д-д-благородный идальго. — До сих пор не понимаю, каким образом алкоголь воздействует на организм высших вампиров, но в ходе плавания напиваться Рысьеву удавалось. Причем с завидной регулярностью — видимо, цирроза печени упомянутые вампиры боятся еще меньше чеснока. — Выглядевший как п-п-последн... то есть не очень благородный идальго, ик, п-пожелал п-поведать нам историю о сокровищах.

— О каких еще... — Я вовремя прикусила язык, вспомнив, что благовоспитанной замужней даме все же стоит хотя бы изредка ограничивать свой лексикон — даже если очень хочется.

— О каких сокровищах?

— Неик... неик... — В поисках поддержки Крис обернулся к Николаю, но вампир был в тот момент увлечен исключительно разглядыванием основания грот-мачты. — Не... неинкских, вот! — торжествующе закончил Ханко.

— А какого, если не секрет, орка, — медленно проговорила я, — ты решил, что именно инкские сокровища могут представлять для меня какой-то особенный интерес?

— ...Это было последнее письмо великого Инки, — судя по непривычно заунывному тону, Рысьев кого-то или что-то цитировал, — последнее — и самое необычное. Тринадцать узелков были привязаны не к веревке, а слитку. Слитку золота. Что это было за кипу? Кому оно предназначалось? Никто не скажет этого. Известно одно — сокровища инков, те, которыми еще не успели завладеть конкистадоры, исчезли. Из всех храмов империи. Почти в тот же день.

— Ну, эту песню я уже знаю, — разочарованно произнесла я. — Как насчет чего-нибудь посвежее, граф?

— Их было десять тысяч. Они брели, клонясь под тяжестью своего груза. Золотые чаши и блюда, покрытые хитроумной резьбой, украшенные драгоценными камнями кубки, храмовую утварь — вот что несли на себе эти десять тысяч полуголых людей. Они несли это... — В глазах вампира начали медленно разгораться алые угольки. — Несли...

— Куда?!

— А? Что? — Рысьев моргнул, потряс головой и озадаченно уставился на меня. — Вы что-то говорили?

— Нет, — прошипела я. — Это вы, граф, что-то говорили!

— В самом деле? — удивленно переспросил русский. — Не помню.

— Граф!

— Десять тысяч носильщиков, — задумчиво пробормотал Ханко. — Если принять, что каждый поднимал по сто фунтов... проклятье, лучше об этом не думать... от таких цифр голова болеть начинает. А то и похуже. Ик.

Это было последней каплей. Предпоследней же — тот факт, что идти мне надо было всего шесть шагов, три туда и, соответственно, три обратно. Ведро же было хоть и тяжелое, но зато весьма вместительное.

— Б! Бренда...

— Ты что-то хотел сказать, о муж мой? — пропела я, все еще продолжая удерживать ведро наготове. Воды в нем уже не было, но ведь и в качестве декоративного элемента на чьей-нибудь голове...