Леонид Крестов - Сеть созвездий Страница 8

   - Давай, поднажми, осталось уже не так уж и много! - Твердил я Орнону подталкивая его в спину, помогая переставлять ноги. Мой друг постанывал от каждого нового шага, вынуждающего его выдирать больную ногу из липкой массы, но даже и не подумал жаловаться и ныть, стиснул зубы и продолжал шагать дальше, как заведенный.

   Безжалостное солнце, с каждой секундой, словно бы начинало жечь все сильнее, в своих тяжелых доспехах я чувствовал себя как в печи, сердце в груди уже готово было разорваться от напряжения, а воздух вокруг словно сгустился и от каждого нового вдоха в горле начинало першить. Амулеты стремительно умирали, проживая последние минуты собственной жизни и каждый новый глоток воздуха мог оказаться для нас последним. Не знаю, что должно было прикончить нас быстрее, нестерпимый испепеляющий зной или отрава, разлитая в воздухе, но Хоргс, похоже от природы совершенно лишенный какого либо любопытства, не стал дожидаться выяснения этого мучавшего меня вопроса и не стал оставлять свою добычу липкой прожорливой грязи.

   Резко спикировав в низ, с пронзительным воем, прямо на наши головы, он схватил своими огромными когтями завопившего от дикого страха Орнона, и без труда вырвав его из липкой массы, оторвал от земли, и понес прочь, решив полакомиться сладкой человечиной где-то в дали, или в собственном огромном гнезде, где его вполне могли ожидать свежевылупившиеся детеныши. С тоской проводив взглядом размахивающего в воздухе всеми конечностями своего друга, я проводил его громким воплем, потонувшем в победном возгласе твари, и ни чем уже не в силах ему помочь, бессильно клял проклятое порождение Мертвого мира призывая на его голову все мыслимые и немыслимые проклятья.

   Доспехи уже обжигали мне кожу, в боку нещадно кололо, делая каждое новое движение настоящей мукой и испытанием воли. Больше всего на свете хотелось просто остановиться, что бы передохнуть и перевести дух, прилечь и позволить проклятому Собирателю сделать уже наконец свое грязное дело, что бы только не мучиться, но я не сдавался, продолжал переставлять ноги, увязшие в черноте куда выше колен. Я уже не пытался выдрать их из липкой мерзости, просто брел вперед из последних сил, продвигаясь вперед с таким невероятным трудом, словно тащил за собой целый, тяжело груженый обоз, из десятка телег без единой запряженной в них лошади. Пот катил с меня градом, тяжело вздымавшаяся грудь при каждом выдохе уже начала издавать хрипы, а кислый от зловония воздух начинал жечь горло настоящим огнем, от которого я мгновенно зашелся в приступе кашля, и как только не скоро смог его подавить, набрал в грудь большой, последний глоток, и опасаясь что следующий же вдох может добить меня окончательно, решил задерживать дыхание так долго, как только смогу.

   Портал был уже близок. До него оставалось совсем ничего, но увязнув уже почти по пояс я с трудом шел вперед из самых последних остатков сил, готовый рухнуть в низ от бессилия и это расстояние казалось мне просто непреодолимым испытанием, рядом с которым все прочие подвиги просто меркнут от своей незначительности. Продвигаясь словно в бреду, и чувствуя, что могу вот-вот лишиться сознания от страшной духоты и нестерпимого жара, я неожиданно почувствовал под ногами твердую почву. Идти вперед стало гораздо легче, но словно в издевательство над всеми моими успехами, мой единственный выход начал дрожать и таять, как исчезающий призрак. Портал заморгал своим светом, как трясущееся пламя тонкой свечи на сильном ветру, и начал медленно закрываться прямо передо мной, отрезая подледную, полумертвую надежду покинуть пределы Мертвого мира.

   Ласса Илис.

   День угасал, медленно, но верно уступая место надвинувшейся на мир ночи. Она уже раскрыла свои черные крылья над городом и улицы постепенно пустели, жители спешили по домам и тавернам, что бы отдохнуть после долгого дня и, наблюдая за ними в окно, я тихо завидовала каждому из прохожих. В отличие от них, я не могла отправиться на отдых после тяжелого, и начавшегося неимоверно рано, долгого дня. Моя госпожа, леди Миласа пожелала сегодня отправиться на очередной прием, устраиваемый кем-то из городских богатеев и я, как ее верная телохранительница, не могла не сопроводить ее на это бессмысленное и долгое сборище. До самой полуночи мне предстояло хвостом ходить за ней на сборище расфуфыренных, как павлины богачей и выслушивать их бесконечные сплетни друг о друге перемешанные с обсуждением их дорогих и нелепых нарядов. Радости от всего этого у меня не прибавлялось, но супруг моей хозяйки настолько хорошо оплачивал ее охрану, что я готова была стерпеть все, включая бесконечные ночные приемы.

   - Ну, сколько можно?! Она там уже целый час собирается! - Негодовала Олисия, расхаживая по залу из стороны, в сторону и изредка бросала недовольные взгляды на лестницу, за которой, на втором этаже особняка, наша госпожа весь вечер выбирала себе достойный события наряд.

   В отличие от меня, моя младшая сестра близнец просто мечтала попасть на сегодняшний прием и медлительность нашей хозяйки выводила ее из себя. Она просто места себе не находила от нетерпения, кружась по залу словно недовольная, залетевшая в ловушку тесного помещения, большая пчела, и все ни как не могла дождаться, когда же мы уже двинемся в путь.

   Наверное, уже в сотый раз за этот вечер, Олисия прошла от одной стены зала к другой. Остановилась у огромного, превышающего человеческий рост шикарного зеркала, с тонкой резной рамой из певучего дерева и вновь начала поправлять непослушный локон в своей высокой, зачесанной по самой последней моде, крайне неудобной и хрупкой прическе.

   - И чего ты так переживаешь? Никуда этот прием от тебя не денется. - Сообщила я ей, оторвав свой взгляд от окна. Подобные мероприятия порой могли продолжаться до самого раннего утра и даже сильно опаздывая к началу, мы не смогли бы пропустить ровным счетом ничего интересного. Тем более, что на мой скромный взгляд ничего, заслуживающего хоть какого-то внимания, там и вовсе никогда не случалось.

   - Знаю, но хотелось бы оказаться там поскорее, - недовольно отозвалась сестра, не отвлекаясь от своих волос. Мое равнодушие раздражало ее не меньше чем неторопливость леди Миласы.

   Взглянув в огромное зеркало через ее плечо, я решила, что те, кто при первой встрече ни как не могут поверить в то, что мы с ней близнецы, все же по своему правы. Я и сестра, за исключением внешности, различались так же сильно, как ночь и день. Между нами было куда меньше общего, чем должно было бы быть у двух, выросших вместе сестер, почти никогда не расстававшихся друг с другом на долго, и эти бросающиеся в глаза отличия, превращали нас в полные противоположности.