Томас Сван - Багрянка Страница 8

– Я хотел только поцеловать тебя, – сказал он.

Я отвернулась.

– Ты сказала, что я… не так уж и некрасив. Что мне следует гордиться собой.

Я по-прежнему ничего не отвечала.

– Возможно, ты правильно сделала, что подняла крик. Я поцеловал тебя так неловко. Меня клонило в сон, но от тебя пахло розмарином… ну, я и сдурел от твоей красоты.

Я отчаянно пыталась найти слова. Он поступил со мной недостойно, в этом я по-прежнему была уверена, но я наверняка сама искушала его по причине своей неопытности. Теперь его жизнь была в опасности. По моей вине.

– Конечно, – продолжал он, – мне хотелось тебя поцеловать с самого начала…

Локсо влепила ему пощечину.

– Мы не желаем слушать эти мерзости. – Она ударила его из-за меня, чтобы он не разбудил во мне снисхождение. Но мне захотелось вышвырнуть ее из лодки.

Глава 4

КРУГ СВЯЩЕННОГО МЕДВЕДЯ

Я ухватила одну из своих соплеменниц за руку.

– Погодите высаживаться, – сказала я. – Сперва вы должны его отпустить.

– Но он пытался совершить над тобой насилие!

Локсо поспешила вмешаться.

– Дафна всегда была мягкосердечна. Ей просто жалко этого негодяя, Олимп ведает почему.

Лодка ударилась о песок и трепетала, пока не успокоилась. Подталкиваемый копьем, мирмидонец поднялся на ноги и перебрался через борт. Упал на мелководье и забарахтался, как дельфин, выброшенный на отмель приливом. Локсо удержала меня, помешав броситься ему на помощь. Наконец, он поднялся на ноги и, окруженный амазонками, выбрался на пляж меж рядами сушившихся губок.

Горго приблизилась к нам широкими шагами, сопровождаемыми хрустом ломающихся под ногами сухих веток; песчинки, вертясь, летели из-под ее сандалий. Длинные жилистые конечности казались каменно-твердыми, и все же она была прекрасна, как бывает прекрасен камень, который море отточило до гладкой и твердой сердцевины, или новый редкостный металл – железо, которому кузнецы придают невиданную и звонкую силу. Как и прочие амазонки, исключая Локсо, она решила, что Тихон взял меня против моей воли. Она прижала меня к груди.

– Дафна, сестричка!

Я должна была рассказать ей, что случилось. Она всегда любила меня, может быть, она поймет.

– Горго, – начала я. – Я обязана рассказать тебе…

Она обхватила мою голову ладонями, внезапно сдавив, наполовину в знак любви, наполовину наказывая. – Моя бедная Дафна. Вот видишь, что бывает, если болтать с мужчиной, пусть и с муравьем. Ты назвала ему свое имя, и вот, на другой день, он устроил на тебя засаду.

– Нет, – быстро ответила я. – Мне хотелось с ним уйти. Я пошла, как его друг.

Горго содрогнулась, как если бы я ударила ее мечом плашмя.

– Ты хочешь сказать, что ты распутница?

– Он только поцеловал меня. Его не за что наказывать.

Она хлестнула меня по лицу внезапно и жгуче.

– А как насчет тебя, дешевая шлюшка из города? Ты останешься безнаказанной? Твой отец знал, что делал. Зря я не оставила тебя волкам на растерзание. – Она сорвала с себя кожаный пояс и связала мне руки.

– Ты делаешь ей больно, – произнес Тихон. Несмотря на свои путы, он говорил властно. – Развяжи ее немедленно.

Горго рассмеялась и пихнула меня в сторону леса.

Никто не смог остановить Тихона, когда он на нее бросился. Она согнулась, точно мачта в бурю, и упала наземь близ него. Когда она пыталась встать, он лягнул ее по лодыжкам, и тогда другие его оттащили. Горго, пошатываясь, поднялась на ноги.

– Ты когда-нибудь чувствовал на своей шкуре медвежьи когти? – прошипела она.

– Медведи мои друзья, – ответил мирмидонец. – Они на меня никогда не нападали.

Горго вцепилась ногтями в его щеку.

– Тихон, – сказала я, когда мы двинулись к лесу. – Я причинила тебе большой ущерб.

Я видела, что его руки побелели, словно морская пена. Мне хотелось развязать его путы. И губкой, смоченной в оливковом масле, смыть кровоподтеки с его лица.

Он улыбнулся.

– Камни богов можно обратить в хлеб.

Его звали Орион. Прикованный к камню, он мог описывать круг, но не мог достать амазонок за пределами этого круга. Он был большой и косматый, неровно-бурый, точно корабль, вытащенный на берег. С гноящимися ранками, неизменными среди его шерсти, как рачки на днище корабля. Он ненавидел свою цепь и нас, которые его приковали. Эта ненависть пылала в глазах и поднималась из его груди, будто рой рассерженных пчел. Три амазонки погибли на охоте за ним. Мы никогда не пытались с ним подружиться. Мы считали, что не должно ублажать и задабривать зверя Артемиды, точно какую-нибудь городскую собаку. Мы нашли его как убийцу, и давали ему новые причины убивать.

Не считая дозорной, все наше племя собралось поглядеть на потеху. Они походили на липы, среди которых стояли. Некоторые из деревьев были молоды, но стволы пострадали от дятлов, болезней и бурь. Амазонки тоже гордились шрамами: рубцом, пересекающим плечо или икру, зубчатой звездой, пылающей во лбу, глубокой коралловой отметиной, которую оставила меткая стрела. До сих пор я стыдилась своей нетронутой кожи. Мои раны не оставляли шрамов, которые можно было бы носить, точно перья. Но теперь я впервые захотела сказать подругам: «Вы сделались твердыми, как лес, изборожденными, как деревья, и более жестокими, чем цепной медведь». Я гордилась, что стою связанная в стороне от такого общества. И все же радовалась, что они привели меня с собой. Они хотели видеть, как я буду страдать, когда станет умирать Тихон, но я надеялась, что, возможно, я смогу ему помочь, пусть всего лишь – умереть.

Я следила, как они занимают свои места: девушка, покинувшая жениха, потому что от него разило рыбьим жиром (люби – и он благоухал бы); рядом с ней Геба, тщеславная девушка, которую прельщали золото и каменья. Она остригалась, и как будто забывала свои мечты. Но с такой любовью проводила пальцами по кинжалу, словно то был драгоценный шелк с востока; но кинжал не подходил ей, как и шелк; отрезав волосы, она лишь омрачила свою красоту.

Одна Локсо казалась встревоженной. Мои охранницы бдительно следили, чтобы мы не приближались друг к другу, но она один раз улыбнулась мне из-за деревьев. Она ставила себя под удар, оставаясь моим другом, но я знала, что скоро она присоединится к остальным, призывая к убийству. Даже наша дружба не смогла бы заставить ее сжалиться над мирмидонцем.

Пора было начинать игру. Амазонки беспокоились, волнение нарастало. Геба, чтобы отвлечься, делала зарубки на стволе липы.

– Медведицы Артемиды! – крик Горго завладел вниманием всех. В том числе и вниманием Ориона.

Горго, улыбаясь, стояла на краю круга. Она опустилась на колени и, медленно, словно во сне, двигаясь, положила перед медведем свежеубитого оленя.