Ниамару - Стрелы судьбы Страница 8

— А ты что невеселый такой? Перед собственной свадьбой? Или похмелье мучает? Что ж ты, нехороший мальчишка, лучшего друга даже на последнюю холостяцкую пирушку не позвал? — Корвень взъерошил льняные кудри царевича.

— А ты что весточек не шлешь, где тебя носит? Да и не было никакой пирушки.

— Упрек принимаю и потому ни на что не обижаюсь. Слушай, что-то у тебя не так, — Корвень задумчиво поскреб свою трехдневную щетину, — Ну-ка накорми меня с дороги и давай выкладывай! А там и с пирушкой разберемся.

— Пошли у меня пообедаем, — предложил Иван.

— С превеликим удовольствием, — Корвень по-братски обнял друга за плечи, и они пошли к царевичу.

— Ну, рассказывай, Вань, чего невеселый такой, — потребовал Корвень, когда немного утолил свой голод, его пронзительные темные глаза пристально смотрели на друга, — Да хоть выпей со мной, Ваня.

— Не могу я пить, Корвень. И жена моя будущая — ведьма.

— Это что ли потому что заговор от пьянства на тебя наложила? — усмехнулся Корвень, — Ну на это они все ведьмы. Но мы с`час это исправим. Крепко напиться я тебе не дам, а не выпить с другом, которого сто лет не видел — грех!

Он пошептал над чаркой царевича, дунул в нее и с таинственной улыбкой протянул Ивану.

— Первая, может, не очень хорошо пойдет, но потом все путем будет.

Царевич осторожно отхлебнул — правда, все было уже не так плохо. Он с удивлением посмотрел на друга. Корвень с довольной улыбкой потянулся и распустил свои темно-каштановые волосы, которые до того были затянуты в хвост полоской оленьей кожи.

— Меня окружает сплошная нечисть! — улыбнулся царевич, а потом погрустнел, — Ты, знаешь, моя невеста — она настоящая ведьма. Но это еще полбеды. Эх, Корвень, невзлюбила меня моя судьба. Отец нас женить через стрелы судьбы удумал. Всем девушки, как девушки достались, а мне кикимора с болота.

— Что, настолько страшная?

— Да она настоящая кикимора, ну с лягушачьей кожей и лапами. Кикимора — я ее на болоте нашел.

— Ни фига себе! — Корвень присвистнул, — Да-а, влип ты парень! А, может, ну это все к лешему! Хочешь, я увезу тебя отсюда за тридевять земель, будем вместе путешествовать, охотиться. Со мной не пропадешь, Вань!

— Эх, спасибо тебе, друг! — Иван подошел и растроганно обнял товарища, — Но я не могу отца бросить. Долг свой сыновний предать. Он ведь как лучше хотел.

— А ее прогнать нельзя? Давай, я ее обратно в болото выставлю? — спросил Корвень, хмурясь, и утешающе похлопал друга по спине.

— Да, она ж тоже не виновата. Не она с этими стрелами кашу заварила. Ей теперь на болоте тоже жизни не будет, если вернется.

— Ты ж сказал, что она ведьма. А теперь жалеешь, как девочку беспомощную!

— Ну, колдовать она умеет, но ничего плохого не делает. Сирота она, и друзей у нее нет. Она умная, спокойная. И глаза у нее печальные такие.

— Глаза? В лягушачьих глазах печаль различаешь? — недоверчиво переспросил Корвень.

— Да, нет. Глаза у нее человеческие, только синие как… как камни драгоценные, как кобальт. А так красивые.

— Странная у тебя кикимора. Сколько нечисти болотной ни встречал, глаз красивых у них не видал. Да и колдовать они не умеют — так ерунду всякую, глаза там отвести, запутать, да и то, если на растяпу нарвутся. И глупые как пробки. Синие, говоришь? Как кобальт? — взгляд у Корвеня потемнел, — Интересно было бы на нее посмотреть.

— Посмотришь еще! — отмахнулся Иван, — Давай лучше о себе расскажи. Где побывал, что повидал? Отвлеки меня — ты рассказчик хороший.

Они болтали до позднего вечера, а Корвень, несмотря на зажигательную улыбку, которая редко сходила с его подвижных губ, часто украдкой хмурился.

— Ладно, Ваня. Спать уже пора, — сказал он, наконец, — Да мне бы помыться. И побреюсь, пожалуй, все-таки свадьба твоя.

— Давай. Комнаты тебе готовы уже, и вода уж небось нагрелась.

— Не унывай, Вань. Женитьба что? Ритуал! Тебя ж никто не заставляет быть ей верным! Красивых девчонок на свете полным полно, — Корвень подмигнул ему.

— Да уж не сомневаюсь, что ты в этом знаток! Дождусь ли я, что хоть одна из них поймает твое сердце?

— Боюсь, что ждать придется долго. Я слишком щедрый. Как я могу лишить счастья всех остальных? — на его губах заиграла лукавая улыбка, но в глубине глаз мелькнуло странное выражение.

'Хм. А может такая все же появилась? — подумал Иван, — Но что-то здесь не так. Неужели Корвеня угораздило найти такую, которая перед ним устояла? Корвень и безответная любовь — мне всегда казалось, что это несовместимые вещи. Хотя он не выглядит несчастным. Нет, тут что-то другое. Ох, не понимаю я ничего в любовных делах! И у самого-то у меня — кикимора'.

Царевич налил себе еще, но без Корвеня выпивка не шла. Он махнул рукой, отставил недопитую чарку и завалился спать.

***

Просыпаться ему не хотелось. Но пришлось. Свадебные приготовления были в полном разгаре. Царевич осознал, что спал в знакомых с отрочества комнатах в последний раз. Сегодня вечером его с новоявленной женой переселят в отдельный терем. Три их штуки — теремов, конечно же, а не жен — уж давно дожидались своего часа вокруг основного дворца. Иван с тоской поглядывал в окно, пока его одевали для свадебной церемонии. Дверь тихонько отворилась, и в комнату неслышной походкой зашел Корвень:

— Здорово, дружище! Счас, смотрю, принарядят тебя как павлина!

— Привет! — отозвался Иван, с некоторой завистью поглядывая на друга. Корвень оделся очень просто, но смотрелось это сногсшибательно. Его стройную, но крепкую фигуру выгодно подчеркивали белые брюки с плетеным ремнем и черная рубашка — без всяких кружев, но из очень дорогой тонкой ткани. Пара верхних тесемок были небрежно развязаны, пока не началась официальная часть. На смуглой груди виднелась цепочка из темного серебра. Ради столь знаменательного события Корвень сбрил свою любимую щетину, а волосы завязал не кожаной тесемкой, как обычно, а черной шелковой лентой.

Царевича наряжали в расшитый золотом голубой кафтан и прочую яркую ерунду. Но сафьяновым сапогам с щеголевато задранными носами, он бы с удовольствием предпочел охотничьи сапожки Корвеня на мягкой подошве, позволявшей ходить совершенно бесшумно.

Корвень уже добыл себе бокал вина, и вальяжно привалившись к дверному косяку, потягивал его маленькими глотками, с улыбкой наблюдая за другом. Он уже пообщался с Веленой и ничего непоправимого в этой женитьбе не видел. Лишь с легкой тревогой чувствовал, что на этот раз ему придется задержаться. Друг нуждался в его советах и поддержке.

Час обряда неминуемо наступил. Три пары встали полукругом возле жреца. Их осыпали цветами, возложили на головы венки, и перед ликами предков они поклялись друг другу в вечной верности. В троекратном хоре молодых и радостных голосов жрец предпочел не заметить неохотное бурчание Ивана. Ну а потом, как водится, за пиршественный стол. Гулять собирались три дня. Первый день — обрядовый, молодых спать пораньше отправляли. Второй день в традициях большой народной пьянки, ну а на третий красивый пир с плясками для иноземных гостей — бал, что у них называется.