Кэтрин Ласки - Одиночка Страница 8

Видимо, Фаолан что-то прочел в ее глазах. Он спокойно повернулся к медвежатам, которые уже оба валялись в траве и едва не задыхались от смеха. За долю секунды его тело преобразилось, перестало дрожать. Он прошел немного вперед, подняв хвост и навострив уши. Медведица-мать ощетинилась от страха, протянула лапу и шлепнула медвежонка, который был поближе. Тот завизжал, а его сестренка прекратила фыркать и удивленно уставилась на Фаолана.

Теперь медвежье семейство взирало на волчонка с настороженным замешательством. Как может такое маленькое существо так дерзко себя с ними вести? Удивилась и Гром-Сердце: Фаолан оставался крошечным, но уже казался хозяином положения. Сейчас он как бы одновременно находился между двумя мирами, один из которых даже никогда не видел. Как будто волчонок принадлежал к чему-то очень важному и древнему, как будто его окружали духи невидимой стаи.

Наконец его хвост немного опустился и слегка завилял из стороны в сторону. Гром-Сердце подошла к Фаолану и рыком приказала следовать за ней, ободряюще похлопав по холке.

Мать-гризли аж заморгала от изумления. Что это за странный зверь, который выглядит как волк, но ведет себя как медвежонок?

Удивлены были все участники этой сцены, но Фаолан – больше всех. Он следовал за Гром-Сердцем, и в голове его беспрестанно крутилась одна-единственная мысль: «Я другой. Я другой. Я другой».

По пути к берлоге они миновали небольшую бухточку, в которой рыбачили утром. Вода здесь была спокойной, почти стоячей. Фаолан ненадолго остановился и посмотрел на водную гладь. Гром-Сердце подумала, что он разглядел рыбу, и подошла ближе. На темной блестящей поверхности ясно виднелись их отражения. «Я совсем не похож ни на нее, ни на других знакомых мне животных. Почему у меня такие зеленые глаза? Почему у меня такая узкая морда? У Гром-Сердца морда широкая, шире, чем моя грудь. И мех у нее такой густой и темный, мой же почему-то слишком светлый».

Они вернулись в берлогу. По привычке Фаолан прижался к груди медведицы и принялся сосать молоко. При этом он смотрел прямо ей в глаза, словно задавая невысказанный вопрос: «Почему я не похож на тебя?» Она тихонько зарычала и вместо ответа лизнула его в нос.

«Любовь, – подумала она. – Любовь – вот что самое главное». Но вслух Гром-Сердце этого не произнесла. Медведи вообще звери необщительные и не очень-то любят выражать свои самые сокровенные чувства. Им кажется, что, говоря вслух о глубинных переживаниях, они тем самым как бы уменьшают их значимость. Так что Гром-Сердце просто многозначительно смотрела на Фаолана, и он, усвоивший повадки медведей, не сводил взгляда с ее янтарных глаз. Он понимал, что пусть он и другого племени, но любит она его так же, как если он был ее собственным детенышем.

Гром-Сердце чувствовала, что молоко скоро кончится и она больше не сможет кормить волчонка. Конечно, она радовалась, что у него так хорошо получается ловить рыбу, но ему нужно научиться добывать и настоящее мясо. Пожалуй, это будет легче, чем она предполагала, потому что ведь именно Фаолан первым заметил медведицу-мать с медвежатами. Наверное, он почуял их запах. А хорошее чутье – самое важное при охоте на зверя.

Полуденную жару и ранний вечер они оба проспали.

Гром-Сердцу показалось, что откуда-то доносится запах приближающегося медведя. Однако она не могла пошевелиться, лапы ее онемели, как будто она погрузилась в спячку. «Но сейчас же не зима, – говорила она себе. – Я должна двигаться. Мои медвежата… медвежата… А если это спячка, значит, сейчас не время спариваться. Зачем же я тогда оставила метку? Что меня так смущает? Разве сейчас время оставлять пахучие метки?» Она едва могла приподнять голову, не говоря уже о том, чтобы встать в полный рост и пометить деревья у берлоги. Когда огромный самец гризли пропорол когтями ее медвежонка до самых костей, поток крови обагрил совершенную синеву неба. Гром-Сердце поднялась, яростно зарычала и бросилась на медведя. Она расцарапала ему лапу; он завизжал и пустился наутек. Но была ли эта рана смертельной? Она боялась, что нет. Он вернется… Он вернется…

От приснившегося кошмара Гром-Сердце очнулась, содрогнувшись и сбросив с себя волчонка.

– Урскадамус! – проворчала она под нос.

Фаолан в удивлении взирал на нее. Гримаса страха сводила его челюсти, хвост был поджат между задними лапами, на загривке испуганно ерошилась шерсть. Медведица беспокойно запыхтела. Она понимала, что скоро наступит время, когда самцы гризли будут настойчиво искать ее общества. Если она поставит метки до того, как будет готова к спариванию, и до того, как на ее территорию зайдет медведь, то, возможно, им удастся избежать опасности.

Она знала, что волки тоже оставляют пахучие метки, а это может спутать других медведей и сбить их с толку. У нее не было ни малейшего желания спариваться. Фаолан будет ее последним детенышем, и она решила позаботиться о нем как следует. Ни один самец не должен причинить ему вред или прогнать от нее.

Но можно ли научить его вставать и идти на задних лапах, как это делают медведи? Прыгал Фаолан, как выяснилось, довольно высоко, особенно когда ему хотелось покататься у нее на загривке. Оставлять метки он тоже сможет, он ведь мочился вокруг берлоги; но нужны были еще особые знаки вроде тех, которые Гром-Сердце иногда чуяла, проходя через территорию волков.

Что ж, этот урок будет практическим. В отличие от любви, которую не выразить никакими словами, основы поведения можно объяснить, а не только показать на своем примере. К тому же в последнее время Фаолан стал разговаривать увереннее. Раньше Гром-Сердцу изредка доводилось слышать, как общаются между собой волки и совы, и тогда ей казалось, что их речь совсем не похожа на речь медведей, но, конечно, на самом деле они отличались не так уж сильно. Разница в основном заключалась в интонациях, ее можно было сравнить со звуками воды. Журчание быстрого ручья тоже отличается от шума водопада или тихого всплеска посреди озерной глади – но все это вода, нужно только прислушаться.

Голос Фаолана был выше и не таким глубоким, как ее. Что касается сов, то их интонации отличались даже у разных видов: одни говорили почти неслышно, другие звонко кричали, третьи издавали скрипучие звуки. И ни одна из них не говорила так, как говорят медведи, хотя слова при этом были почти те же. А в речи Фаолана уже проскакивали некоторые медвежьи интонации, в голосе появилась грубость, стали заметными гортанные звуки, обычные для речи гризли.

Как только они вышли из берлоги, Фаолан сразу же, привычным маршрутом, понесся к берегу реки. Гром-Сердце одернула его тихим рычанием и ткнула в бок носом, развернув в другом направлении: