Эндрю Харман - Святой десант Страница 8

Лихорадочно обшаривая свой мозг, Алкан попытался припомнить, чем конкретно занималась Аспирина? Какая опасность могла исходить от неведомой аутсайдерши?

— Итак, — продолжил Схрон, прожевывая еще одну порцию чесночной манны, — кто из этих трех достойных кандидатов самый достойный? Кому предстоит выйти вперед и занять свое место за Верхним Столом, чтобы пить там, есть и все такое прочее весь следующий месяц? — Он указал на два пустых места, чувствуя, что ему в этот момент отчаянно недостает драматической барабанной дроби.

Вся «Манна Амброзия» затихла.

— Первый успешный кандидат, с итоговой месячной цифрой обращения на путь просветления посредством вина и крепких напитков в пятнадцать тысяч шестьсот восемь душ… да-да, Огдам, подойди сюда!

Неохотные аплодисменты прозвучали в задней части ресторана, пока все наблюдали, как архиспец по винам и крепким напиткам надменно вышагивает к Верхнему Столу, озираясь поверх своего выдающегося носа. Наконец Огдам взял салфетку и уселся за стол, лучась улыбкой.

— Порой ты слишком уж ревностен, Огдам, — укорил его Схрон. — Я вынужден был отклонить несколько сотен заявок ввиду того, что их податели не достигли соответствующего возраста. Итак… — Он выдержал эффектную паузу. — У нас осталось два кандидата на одно место. Кто же это, кто?

Во рту у Алкана вдруг стала ощущаться неприятная сухость.

— Кто их них теперь к нам присоединится?

— Рожай же наконец! — прорычал чей-то голос из задней части ресторана. — Я уже давно пудинг хочу!

Схрон неодобрительно поцокал языком, пошуршал конвертом и вытянул оттуда новый листок.

— Прежде чем я объявлю второго успешного кандидата, я должен сказать, что проигравший, чей месячный улов составил лишь пятнадцать тысяч шестьсот пять обращенных, это Алкан, божество, ответственное за эли и пиво. Ему придется подождать, пока…

Конца речи Алкан уже не слышал. В голове у него бурлили потоки разочарования. Всего три души — он проиграл Огдаму всего три штуки! Как же это было несправедливо! Теперь весь следующий месяц ему придется сносить самодовольные улыбки, пока Огдам будет наслаждаться жизнью за Верхним Столом. И конца этому никогда не будет. Вечность вдруг показалась Алкану слишком уж долгим сроком.

Он с несчастным видом осел на стуле и уставился в темный омут своего эля.

А затем до него вдруг дошло. В ослепительной вспышке осознания Алкан понял, почему имя Аспирины показалось ему таким знакомым. Теперь стало ясно, почему она достигла благословенного места за Верхним Столом. Раз они с Огдамом обращали так много народа к радости опьянения, представлялось более-менее очевидным, что конкретная божественная деятельность Аспирины должна была переживать определенный подъем.

По-прежнему сжимая руками голову, Аспирина, божество похмелья, проковыляла вперед и заняла место за Верхним Столом под нестройные и апатичные аплодисменты.

И в это самое мгновение Алкан поклялся, что в следующий раз он обязательно преуспеет. Так или иначе, но он непременно найдет способ сместить Огдама. Все, что ему требовалось, это новая волна жаждущих душ, отчаянно стремящихся испытать утешные восторги славного эля.

Мрачно глазея в свою кружку, Алкан начал составлять план.

Его высокобесподобие Брехли Трепп одиноко и заброшенно сидел на горном склоне вне поля зрения из Аксолотля и наполнял большую кружку из своей дорожной фляги. Невеселая улыбка гуляла по его лицу. По крайней мере, проповедник был рад, что Таргаш, этот долбаный завотделом сбыта Нужного Белья, не нашел его славный запасец эля. Едва лишь вынув пробку из фляги, Трепп в порядке утешения расстроенных нервов сделал длинный глоток. Язык его наслаждался, пока горько-сладкая жидкость оборачивала тело алкогольным одеялом покоя и безопасности. Проклятье, еще дюжина пинт этого дела — и он сможет снова почувствовать себя счастливым.

А пока что Трепп с жалким видом огляделся и тяжко вздохнул. Горная местность простиралась во всех направлениях, замусоренная невесть куда порхающими куропатками и бесцельно щиплющими траву козерогами. Во внутреннем кармане проповедника ощущалась тревожная пустота от прискорбного недостатка наличности. Тени становились все длиннее, а перспективы успешной и прибыльной работы все незначительнее — вплоть до полного исчезновения. Короче говоря, Брехли Треппа ударило в спину и растоптало тяжелейшее из времен.

Проповедник хорошенько глотнул эля, уставился в его бездонные торфяные глубины и вспомнил ту пору, когда одним словом мог воспламенить целые кочевые племена, сподвигнуть их на дикие выплески священного восторга. Разум его поплыл назад ко временам еще до заключения контракта на коммерческие проповеди, до создания милостионерий, к тем тихим и ясным дням Речистой Миссии. К чистой в своей незамысловатой красоте картине — человек с книгой, шагающий в поисках кочевников и скитальцев, созревших для обращения.

О да, тогда он бывал хорош. Грустная слезинка заискрилась в уголке его глаза, когда Трепп снова глотнул эля и вспомнил свой обет — принести слово святого Жмота Неумытого Д'мерским кочевникам в пустыне Гуппи. И пока глаза проповедника таращись в безмерную вечность дна его кружки, оттуда к нему плыли знакомые образы.

Стадо коз устало воззрилось на него в ответ, когда он одолел последние ярды пустыни Гуппи, направляясь к ярко раскрашенным палаткам кочевников. В заплечном мешке у него имелось несколько дюжин новых переводов «Красного манускрипта для новообращенных» святого Жмота Неумытого. Их девственные корешки любовно терлись о древний помятый тамбурин. Эх, размышлял Брехли Трепп, если бы ему давали мрот за каждый религиозный танец, который этот инструмент вызвал к жизни, он был бы сейчас богачом.

Сквозь подкрашенный элем повтор своего воспоминания священник постепенно продвигался ко дну кружки.

Что ему было совершенно неведомо, так это то, что он это делал не один.

В то же самое время другая персона одиноко и потерянно глазела в свой эль, пока божество с весьма выдающимся носом безостановочно острило в своей вступительной речи за Верхним Столом. Алкан, ответственный за эли и пиво, удивленно заморгал, когда что-то такое зашевелилось в глубинах его кружки. Он протер глаза, воровато оглядел интерьер «Манны Амброзии», покачал головой и воззрился еще напряженней, когда стадо коз, померцав, обрело полноценный вид. Дальше вступительная речь Огдама продолжалась для него лишь как выхлоп горячего воздуха где-то на заднем плане.

Его высокобесподобие Брехли Трепп наблюдал за своим элем, пока его прежнее «я» хваталось за клапан палатки, отбрасывало его в сторону и торопливо ныряло внутрь…