Дмитрий Туманов - Следствие считать открытым Страница 8

Но как же они попали внутрь? Все крыши в казармах были крыты листовым железом во избежание пожара, бойницы в галереях были размером не больше тарелки, а окна второго этажа ставки оказались сплошь зарешечены. Оставались высокие декоративные бойницы на знаменной башенке, однако они были настолько узкими, что там застряла бы даже кошка. Но должен же, должен быть какой-то путь. А если?..

— Этот флаг на башне — он когда-нибудь опускается? — спросил я утопающего в снегах Зарну. — В случае траура в королевской семье, например. Или если вдруг порвется.

Вынырнувший из сугроба шеф когорты только пожал плечами, как бы говоря: «Какое это имеет значение?»

Но это имело значение — флаг не мог опускаться прямо через крышу. Вновь поднявшись на второй этаж, я залез в башенку через люк в потолке и обнаружил в ее кровле небольшой проем, сквозь который проходил флагшток. Раньше проем был закрыт железным фартуком, но теперь этот лист валялся у меня под ногами, а смятый и искореженный флагшток был наполовину вырван из пола и отогнут в сторону, отчего в образовавшееся отверстие залетали редкие пепельные снежинки.

Кто мог легко порвать листовое железо? Кто мог вырвать с корнем толстые болты в основании флагштока? Кто мог пролезть в дыру, где застрял бы и ребенок? У меня нашелся ответ, но уж очень не хотелось принимать его за истину.

По всем признакам это была Бледная Тень. Так называли данийских диверсантов-одиночек за их невзрачную внешность и абсолютную скрытность. Обладая невероятной живучестью и нечеловеческой силой, эти люди (да и люди ли!) могли месяцами выслеживать жертву, пока не представится наилучший момент для единственного смертельного удара. Во время последней войны от их рук пали многие достойные полководцы Империи. И вот теперь для серых убийц вновь нашлась достойная работа — спрос на орудия убийства был, есть и будет всегда и в состоятельное мирное время даже более, чем в суровые военные годы.

У меня же оставался нераскрытым еще один вопрос: кто помог Бледной Тени попасть в здание? Железный люк, ведущий в башенку, не был взломан — его открыли изнутри. Но кто это мог сделать? Живых здесь не осталось, а мертвых генералов и несчастного уборщика, пришедшего драить полы, вряд ли можно было упрекнуть в измене.

А может быть, все же можно? В этом деле имелась одна неувязочка — та, о которую я споткнулся на лестнице. Бывалый уборщик, тем более армейский, не может не знать простую истину, что полы начинают мыть с верхнего этажа — в противном случае нижний придется убирать по-новой. А этот «полотер» вернулся на уже вымытый второй этаж, причем с пустым ведром. Спрашивается — зачем он вообще туда пошел, если его конурка для инвентаря находилась внизу?

Я вновь отправился к телам. Уже было достаточно темно, но в свете факелов я устроил тщательный досмотр подозрительному трупу. Тщательно и неторопливо я ощупал все его складочки, залез во все дырочки и одну улику все-таки высмотрел — на запястье старика обнаружилась расплывшаяся л выцветшая татуировка, явно напоминавшая паука с растопыренными лапами, расположившегося в центре сплетенной им паутины.

Это навело меня на мрачные воспоминания. Черный паук был символом некоей преступной организации, столь же таинственной, сколь и могущественной, — они с легкостью могли настрополить народ на мятеж или устроить государственный переворот. По ходу своих былых расследований я пару раз наступил на их неуловимые хвосты. В последний раз это случилось прошлой зимой, когда человек с пауком на запястье предложил мне работать на них. Конечно, я отказался: мне ли не знать, что случается с теми, кого принимают на работу в буквальном смысле с ножом у спины. И тогда мне недвусмысленно намекнули, что, если я еще хоть раз затрону их интересы, некий господин Райен бесследно исчезнет из этого мира.

И вот теперь я вновь попал к «паукам» на прицел… Чувствую, Конец Света не помешает им устроить мне «темную» по полной программе. Что же мне теперь делать?

— Ноги делать! — патетически изрек Зарна, которому я изложил все свои подозрения. — Я тебя сейчас защитить не смогу. И никто не сможет. Хотя, может быть, тебе поможет тот, кто, находясь в ставке в момент нападения, все же сумел уцелеть.

— Живой свидетель? Что ж вы раньше-то про него молчали, пока я тут по сугробам шарился?!

— Я не упомянул об этом человеке лишь потому, что свидетелем его сложно назвать. После вчерашнего бурного празднества и последовавшей за ним бессонной ночи он, приняв снотворное, отсыпался в собственной комнате и благополучно проспал нападение на ставку. Он бы и дольше спал, если бы легионеры дверь не взломали.

— И кому же у нас дозволено дрыхнуть на службе у Его Величества? — съязвил я, живо представив эту двусмысленную ситуацию. — Какому-нибудь старослужащему интенданту? Или главному легионному старшине?

— Нет-нет, куда ему до них… Он всего лишь командир королевского легиона. Его имя — Альдан Гористок.

— Генерал Альдан Гористок, — донеслось со стороны открывшихся ворот. — С кем имею честь?

— Мельвалиен Райен, частный расследователь, — представился я, обращаясь к надвигающемуся сгустку темноты.

Темнота раскрылась внезапно, словно черная занавесь была сорвана с броского, только что написанного холста. Тот, кто хоть раз видел Альдана Гористока, не забудет его никогда — его образ был настолько цельным и законченным, что казалось бессмысленным добавить в него еще что-нибудь. Ну а сейчас командир легиона выглядел так, словно сошел прямо с полотна: идеально сидящие одежды и латы, идеальная выправка, идеальное лицо, идеальные серо-голубые глаза, в которых отражался идеальный расчетливый разум.

Конечно, я прекрасно понимал, что идеалов не бывает, но при взгляде на эту ожившую картинку других эпитетов и подобрать было нельзя. Даже если какие-то изъяны и имели место, но все они удачно скрывались затемненными полутонами.

Вы несколько озадачены, что в описании генерала Гористока я отошел от обычного сыскного стиля «телосложение — черты лица — особые приметы»? Эта необычность объясняется тем, что имярек, обладая полным набором признаков командирской натуры, также являлся и прекрасным художником. Как уж в нем уживались «стрекоза» и «муравей», про то мне неведомо, но Альдан Гористок всегда шел по жизни со шпагой в одной руке и с кистью — в другой. Волею судеб нам приходилось встречаться пару раз мимоходом, и возможно, генерал-живописец даже запомнил, как меня зовут. Во всяком случае, при последней нашей встрече он обещал написать мой портрет.

Забыл, наверное… А сейчас ему тем более не до того. Состояние духа у командира легиона было отнюдь не художественное, от него просто-таки веяло тревогой и озабоченностью. Одна рука постоянно лежала на эфесе, в другой генерал крутил какую-то книжку в тисненом переплете из красной кожи. И еще меня сильно встревожили его глаза — в них постоянно вспыхивала искра чего-то странного, пугающего и вместе с тем — разумного.