Корнелия Функе - Чернильная кровь Страница 80

— Ерунда, — сердито ответил он. — Я, конечно, снял копию.

— Что вы говорите? — удивленно спросила Роксана.

— Нет-нет, ничего! — Господи, он уже сам с собой разговаривает. — Мне нужно кое-что рассказать вам. Не ездите к мельнице. Комедиант, исполняющий песни для Козимо, привез мне весть от Черного Принца.

Роксана прижала руку ко рту.

— Нет-нет. Все не так страшно! — поспешил Фенолио ее успокоить. — Отец Мегги, очевидно, в плену у Змееглава, но этого я, честно говоря, ожидал. А Сажерук и Мегги… Короче говоря: мельница, где Мегги должна была забрать письмо, видимо, сгорела. Мельник будто бы рассказывает по всей округе, что куница сыпала на них огонь с потолка, а колдун с покрытым шрамами лицом разговаривал с огнем. С ним был злой дух в обличье темнокожего юноши, который спас колдуна, когда его ранили, и еще девушка.

Роксана смотрела на него с таким отсутствующим видом, словно смысл его слов не сразу доходил до нее.

— Его ранили?

— Да, но они спаслись! Это главное! Роксана, вы и впрямь думаете, что сможете его найти?

Роксана провела рукой по лицу.

— Я попробую.

— Не волнуйтесь! — сказал Фенолио. — Вы же слышали — у Сажерука есть теперь дух-хранитель. И потом, разве он и один не умел всегда выкрутиться из беды?

— Да, это он умел.

Фенолио проклинал каждую морщину на своем лице — так была хороша эта женщина. Почему он не такой красавец, как Козимо? Хотя — понравилось ли бы ей это? Она любит Сажерука, Сажерука, который давно был бы мертв, если бы история развивалась так, как он ее написал. «Фенолио! — подумал он. — Это уже слишком. Ты ведешь себя как ревнивый влюбленный!»

Но Роксана все равно не обращала на него внимания. Она посмотрела на мальчика, спавшего у нее на коленях.

— Брианна пришла в ярость, когда узнала, что я собираюсь скакать вслед за ее отцом, — сказала она. — Надеюсь, Козимо за ней присмотрит и не выступит в поход до моего возвращения.

Фенолио промолчал. Зачем рассказывать ей о планах Козимо? Чтобы она тревожилась еще сильнее? Нет. Он вынул из-под плаща письмо для Мегги. Буквы, способные обратиться в звук, могучий звук… Никогда еще он не следил так внимательно за Розенкварцем, когда тот запечатывал письмо.

— Это письмо может спасти родителей Мегги, — сказал он внушительно. — Может спасти ее отца. И может спасти всех нас, так что берегите его!

Роксана повертела в руках запечатанный пергамент, словно он казался ей слишком маленьким для таких важных слов.

— Я еще не слыхивала о письмах, открывающих застенки Дворца Ночи, — тихо проговорила она. — Хорошо ли с вашей стороны внушать девочке ложную надежду?

— Это не ложная надежда. — Фенолио задело, как мало она ему верит.

— Хорошо. Если я найду Сажерука и девочка все еще с ним, я передам ей ваше письмо. — Роксана снова погладила сына по голове, мягко, словно снимая листок с его волос. — Она любит своего отца?

— Очень любит.

— Моя дочь тоже. Брианна так любит Сажерука, что не желает с ним разговаривать. Когда он раньше, бывало, уходил в лес или к морю, куда его манили огонь или ветер, она пыталась бежать за ним своими маленькими ножками. Мне кажется, он этого просто не замечал, потому что исчезал слишком быстро — как лис, укравший курицу. И все же она его любила. Почему? Этот юноша тоже его любит. Он даже воображает, что нужен ему, но Сажеруку никто не нужен, кроме огня.

Фенолио пристально посмотрел на нее.

— Тут вы ошибаетесь! — сказал он. — Он был страшно несчастен вдали от вас. Видели бы вы его там!

Как недоверчиво она на него смотрит.

— Вы знаете, где он был?

Ну вот. Что он опять наговорил, старый дурак.

— Да, — пробормотал он смущенно. — Да. Я и сам там был.

«Ну, придумывай что-нибудь. Какое-нибудь вранье. Правдой тут не обойдешься. Какую-нибудь красивую ложь, которая все объясняет». Почему бы ему для разнообразия не придумать для Сажерука что-нибудь хорошее, хоть он и завидует ему из-за жены.

— Сажерук говорит, что не мог вернуться. — Роксана в это не верила, но по ее голосу было слышно, как бы ей хотелось поверить.

— Чистая правда! Ему пришлось очень туго. Каприкорн натравил на него Басту, и они увезли его очень далеко… пытались выведать у него, как заговаривать огонь.

Ну вот, наконец удалось что-то соврать. А впрочем, такая ли уж это ложь? Разве она далека от правды?

— Поверьте, Баста основательно отомстил Сажеруку за то, что вы его предпочли. Они годы держали его взаперти, потом он бежал, но они его снова нашли и избили до полусмерти.

Об этом ему рассказывала Мегги. Примесь правды никогда не помешает, а что это случилось из-за Резы, Роксане знать не обязательно.

— Это было ужасно, действительно ужасно! — Фенолио почувствовал, как в нем наконец пробуждается инстинкт рассказчика, как приятно ему видеть расширившиеся глаза Роксаны, напряженное внимание, с которым она ждала каждого следующего слова. Может быть, все же сказать о Сажеруке что-нибудь плохое? Нет уж, однажды он уже сочинил его смерть, сегодня он окажет ему услугу. Сегодня он уговорит его жену раз и навсегда простить ему десять лет отсутствия. «Иногда я все же бываю вполне милым человеком!» — подумал Фенолио.

— Он думал, что погибнет. Что никогда больше не увидит вас — и это было для него самое страшное.

Фенолио откашлялся. Он был тронут собственными словами. И Роксана тоже. Он видел, как недоверие уходит из ее глаз, как взгляд становится мягким — мягким от любви.

— А потом он бродил по чужим землям, как выгнанная из дому собака, ища путь, в конце которого его ждали бы не Баста и Каприкорн, а вы.

Слова рождались теперь сами собой, как будто он и вправду знал, что чувствовал Сажерук все эти десять лет.

— Он чувствовал себя потерянным, никому не нужным. Сердце стало у него от одиночества холодным, как камень, ничего не чувствующим, кроме тоски по вас и по дочери.

— У него было две дочери. — Роксана говорила почти беззвучно.

Проклятье, об этом он забыл. Ну конечно, две! Но Роксана уже так погрузилась в его слова, что эта ошибка не разрушила чары.

— Откуда вы все это знаете? — спросила она. — Он мне никогда не говорил, что вы так хорошо знакомы.

«Да уж, лучше, чем я, с ним никто не знаком, — подумал Фенолио. — Могу вас уверить, красавица моя».

Роксана отбросила со лба черные волосы. Фенолио увидел в них седые ниточки, словно она причесывалась пыльным гребнем.

— Я выезжаю завтра на рассвете, — сказала она.

— Отлично.

Фенолио подтянул коня к себе. Почему так трудно забраться на эту тварь хоть сколько-нибудь ловко? Роксана подумает, что он совсем уж старая развалина.

— Берегите себя, — сказал он, вскарабкавшись наконец в седло. — Себя и письмо. И передавайте Мегги от меня привет. Скажите ей, что все будет хорошо. Я обещаю.

Он поскакал прочь, а Роксана задумчиво стояла и смотрела ему вслед. Фенолио и правда хотелось, чтобы она нашла Сажерука, а не только передала Мегги письмо. Немного счастья в этой истории не помешает, а Роксана может быть счастлива только с Сажеруком. Он сам так устроил.

«И все же он ее не заслуживает! — снова подумал Фенолио, глядя на приближающиеся огни Омбры — не такие яркие, как в его прежнем мире, но все равно манящие. — Скоро в домах за городскими стенами не останется мужчин. Да, все они идут с Козимо, и муж Минервы, хотя она умоляла его остаться, и сосед-сапожник. Даже старьевщик, каждый вторник проходивший по городу, хотел идти в поход на Змееглава. Интересно, пошли бы они за Козимо с такой же охотой, если бы я сделал его некрасивым? — спросил себя Фенолио. — Некрасивым, как Змееглав с его лицом мясника…» Нет, глядя на красивое лицо, куда легче верится в благородные намерения, и поэтому он умно поступил, посадив на трон ангела. Да, очень умно, чрезвычайно умно. Проезжая мимо стражи, Фенолио поймал себя на том, что тихонько напевает. Стража пропустила его без звука — его, придворного поэта, человека, создающего слова для этого мира, создавшего этот мир из слов. Да, склоняйте головы перед Фенолио.

Стражники тоже уйдут с Козимо, и солдаты из замка, и слуги — не старше мальчика, что ходит по пятам за Сажеруком. Даже Иво, сын Минервы, ушел бы на войну, если бы она его отпустила. «Они все вернутся, — думал Фенолио, подъезжая к конюшням. — Или почти все. Все будет хорошо, непременно. И не просто хорошо. Замечательно!»

52

ОРФЕЙ В БЕШЕНСТВЕ

Все слова написаны одними и теми же чернилами.

Fleur (цветок) и peur (страх) почти не отличаются друг от друга.

И я могу написать sang (кровь) по всей странице,

Снизу доверху — на ней не появится пятен,

А у меня — ран.

Элинор лежала на надувном матрасе и смотрела в потолок. Она снова поссорилась с Орфеем. Хотя знала, что в наказание ее запрут в подвале. «Как в детстве, правда, Элинор? — горько спрашивала она себя. — Отец так же наказывал тебя, застав с книгой, которая, по его мнению, была тебе не по возрасту. Да, за это тебя рано укладывали спать, иногда даже в пять часов вечера». Особенно тяжело это было летом, когда в саду пели птицы, а под окном носилась сестренка — сестренка, совершенно не интересовавшаяся книгами, зато обожавшая наябедничать на Элинор за то, что та с ней не играет, а опять уткнулась в запрещенную отцом книгу.