Сергей Смирнов - Дети выживших Страница 80

Аммар вглядывался во тьму. Старческий голос, слегка дребезжащий, приближался. Аммар ухмыльнулся.

— Он сам едет сюда, — сказал он полутысячнику, который служил в тысяче личной гвардии Каран-Гу.

Полутысячник негромко сказал: Ххэ! и твердой рукой удержал шагнувшего вперед коня.

Когда Шаат-туур поднял голову, он увидел перед собой темную массу всадников, ожидавших его. Они казались черными на фоне догоравших огней, на фоне светящегося пепла, который остался от Арманатты.

Шаат-туур поднял глаза к небу. Дым затянул небосвод, и звезд почти не было видно. Он хотел обернуться и посмотреть на север, но передумал. Он и так знал, что за его спиной горит единственная звезда, звезда, ведущая домой — Екте. К тому же, если он обернётся, — что подумают о нем эти чёрные люди, пропахшие злым дымом?..

Он подъехал поближе к темной, слегка шевелившейся массе всадников и громко сказал:

— Я — Шаат-туур, завоевавший это имя в походах. От самого северного острова земли, где жили люди с крестами, до перевалов Туманных гор, на которых нет воздуха, и лошади падают и не могут идти. А кто вы?

Полутысячник хотел было ответить, но заметил повелительный жест Аммара.

— Мы будем спрашивать тебя, Шаат-туур, — сказал Аммар, безбожно коверкая хуссарабскую речь. — Мы спрашиваем, ты отвечаешь. Так?

Он подождал ответа.

— Спрашивайте, — согласился Шаат-туур, и заметил, что голос его предательски дрогнул.

Он одряхлел, старый воин. И голос уже отказывается повиноваться ему.

— Где Хумбаба и её выродок, назвавший себя каан-болом?

— Не знаю, о ком ты спрашиваешь, — сказал Шаат-туур. Голос его налился неожиданной силой — слишком поганы и неправедны были слова вопрошавшего.

— Не знаешь, старик?

Всадник вплотную подъехал к Шаат-тууру, так что конь старика слегка попятился.

— Не знаешь? — повторил Аммар.

Он обернулся:

— Снимите его с коня. Мы будем спрашивать иначе.

Шаат-туур молча ждал. Несколько всадников спешились, подобрались к нему с двух сторон, нерешительно взялись за стремена.

— Никто не смеет снять меня с коня, — сказал Шаат-туур.

И медленно, с кряхтеньем, слез с седла, спрыгнул на землю.

— Ведите его к берегу, — велел Аммар.

Шаат-туур шел по земле, и какие-то люди шли рядом с ним, а сзади — он слышал — тяжело топала громадная масса всадников.

Начинало светать. Это был второй рассвет после гибели Арманатты. И, может быть, последний.

Впереди был обрывистый берег Тобарры. Великая река дышала внизу, в непроницаемой тьме. А наверху воздух постепенно серел, и розоватый свет уже загорался на дальних западных вершинах, вырисовывая их на фоне темного неприветливого неба.

Когда они подошли к обрыву, рассвет уже залил горы и стали видны серые полосы дыма, затянувшего пожарище.

Шаат-туура остановили неподалеку от обрыва.

— Скажи нам, куда поскакала Хумбаба, и кто их ведёт, — и смерть твоя будет легкой, — сказал Аммар, не слезая с коня.

Шаат-туур поглядел на него из-под тяжелых век. Голова его мелко тряслась, шапку с него сняли, и длинные редкие пряди белых волос шевелил утренний ветерок.

Шаат-туур молчал.

Аммар вздохнул и приказал:

— Бросьте его на землю. Перебейте руки, а потом, если он будет молчать, ноги.

Шаат-туур оказался на влажной холодной земле. Он чувствовал её затылком — сквозь тепло невысокой колючей травы.

Воины из личной тысячи Каран-Гу были настоящими великанами. В одинаковых кожаных нагрудниках с нашитыми квадратиками вороненой стали, с воронеными налокотниками и наколенниками, в черных шлемах с меховой черной опушкой и пучками вороновых перьев на шишаках.

Они спустились вниз, к реке, и вскоре вернулись, неся в руках груды булыжника. Шаат-туур глядел вверх, не мигая. Только голова слегка подрагивала.

Его руки и ноги привязали к колышкам и он стал похож на животное, с которого приготовились снимать шкуру.

Камни полетели в него. Раздался явственный хруст.

Шаат-туур, не мигая, глядел вверх; над ним наливалось утренней синевой небо, и гасла утренняя звезда Мерген. Глаза его стали влажными, но темное, изборожденное глубокими морщинами лицо не дрогнуло.

Аммар махнул рукой.

Затрещали кости.

Нагнувшись с седла, Аммар заглянул в лицо Шаат-туура и сказал:

— Мы не прольем твоей крови, старик, согласно обычаю. Мы перебьем тебе все кости и бросим в реку… Скажи, кто и куда ведет Хумбабу.

— Это… — прошептал Шаат-туур, и Аммар склонился ниже, хищным взглядом впившись в лицо старика. — Это не твой обычай, хум.

Аммар вздрогнул, выпрямился в седле. Тронул коня.

— Бросьте его вниз. Так, чтобы он упал в воду.

Он поехал прочь, и полутысячник, помедлив, поехал за ним.

Воины освободили Шаат-туура от веревок — ноги и руки старика, перебитые в нескольких местах, болтались, ломаясь под непривычными углами. Его взяли за эти неживые конечности — старик сильно охнул и кровавая слеза выкатилась из открытого глаза, — раскачали и бросили вниз.

Старик упал с плеском и темная вода сомкнулась над ним.

Воины удовлетворенно проследили, как тонет, уносимый течением, Шаат-туур, потом собрали веревки, сели на коней.

Вскоре на берегу никого не осталось.

А потом из серых полос тумана вынесся старый конь. Он ржал и носился вдоль обрыва взад и вперёд, взрывая копытами тяжелую землю. А после, от отчаяния и усталости, от того, что почувствовал необратимость потери, повернулся к обрыву и без разбега прыгнул вниз.

Войско ушло.

Туман еще плыл над рекой. И в тумане по реке плыл всадник. Казалось, он не плыл — он просто ехал по воде, серый, как туман, и такой же невесомый.

Наррония

Армизий шел по городу и не узнавал его. Надвигалась пыльная буря, и горизонт заволокло красным облаком, которое разрасталось, набухало, и в центре его стоял темный, почти черный ветряной столб.

В городе было на редкость тихо. Жители попрятались по домам, стража — под навесы. Даже у городских ворот стражи не было видно, а по пустой широкой площади струились змейки красного песка.

Песок собирался у стен, заполняя углы.

Песок колол глаза и хрустел на зубах.

Стая бродячих собак, невесть каким образом проникшая из-за стен, сбилась в кучу у ворот, там, где песка было поменьше. Услышав шаги Армизия, собаки подняли головы. Шерсть их была красной от пыли и стояла дыбом, и глаза тоже были красными.

Надо выгнать собак, — решил Армизий.

Он пошел по главной улице, направляясь к магистрату. Улица была пустынна, и площадь перед магистратом, обычно оживленная, тоже оказалась пустынной. В фонтане журчала вода, а на парапете, закатав штаны и сняв сандалии, сидел Селло и болтал ногами в воде.