Татьяна Умнова - Вампиры замка Карди Страница 80

И она из последних сил цеплялась за плечи мужчины, приникшего к ее шее в долгом-долгом поцелуе. Она отдавалась ему так, как не отдавалась никогда, никому. Она хотела принадлежать ему полностью, она хотела, чтобы он не просто взял ее — а потом отпустил, как берут и отпускают мужчины. Она хотела, чтобы он взял ее навсегда, выбрал полностью, вычерпал до последней капли. Стать частью его, раствориться в нем, в этом белом огне. Она хотела этого, она действительно этого хотела! Он нужен был ей. С ним она позабыла все свои страхи. Он мог защитить ее по-настоящему, он мог избавить ее… Избавить от жизни!

Да, да, да! Она хотела этого!

— Возьми меня… Возьми мою жизнь! — шептала Лизелотта, пока граф пил ее кровь: сначала — большими жадными глотками, потом — медленно смакуя, потом — и вовсе по капле… Чтобы продлить удовольствие.

Граф наслаждался. Наслаждался по-настоящему. Потому что впервые за столько лет женщина по-настоящему хотела его! Не завороженная голосом и взглядом вампира, не обманутая привлекательным человеческим обликом — нет, она действительно хотела его, хотела таким, каким он был на самом деле. Она сознательно отдавалась ему: не для любви — для смерти. И это давало ему такую радость, и будила в нем такие странные, чудесные, давно позабытые чувства.

Возможно, что-то такое он чувствовал, когда был еще человеком. Это — нежность? Нет, наверное, нет… Это больше, чем нежность… Ему хотелось выпить всю ее — до капли — тем более, что она сама предлагала ему себя. Он слышал это не только в ее словах, но и в биении сердца. Ее мысли текли сквозь его мысли. Ее чувства сплетались с его чувствами. Смертные не знают такого единения. Это много больше, чем их жалкая, слабая любовь…

Граф заставил себя оторваться от горла Лизелотты, когда почувствовал, что биение ее пульса стало угрожающе прерывистым и слабым, а в дыхании послышались тихие влажные хрипы. Он все-таки был уже сыт — сыт кровью той девочки — а кровь Лизелотты была для него чем-то вроде изысканного десерта. Трудно оторваться, но контролировать себя он все-таки мог.

Облизнув с губ ее кровь, он заботливо посмотрел ей в лицо. Она была так бледна, даже губы побелели, глаза закатились. Глубокий обморок, вызванный потерей крови. Деду-врачу придется повозиться, чтобы поднять ее на ноги. Серьезное испытание для его науки.

Из ранок на шее текла кровь. Сладостно-пьянящая кровь! Того, что еще текло в сосудах этого хрупкого тельца, хватило бы еще на несколько глотков… Прежде, чем остановится сердце… Но граф не хотел, чтобы Лизелотта умерла.

Если он убьет ее сегодня, от дивного наслаждения останется лишь воспоминание. Если же он позволит ей выжить… Позволит и поможет — без его помощи ей не выкарабкаться уже — тогда Лизелотта еще хотя бы раз даст ему ту же радость. А может быть, много раз, если он усмирит свои аппетиты и не будет так жаден.

Граф широко провел языком по ранкам — и они затянулись в мгновение ока. Теперь они выглядели, будто два булавочных укола. Только кожа по краям побелела.

Настоящий специалист по вампирам — такой, как Абрахам Стокер — сразу понял бы, в чем причина внезапного недомогания прелестной Лизелотты! А есть ли среди этих немцев настоящие специалисты? Пока все, чьего разума коснулся мысленно граф, показались ему существами примитивными. И в вампиров — вопреки всему! — они не верили. Они вообще ни во что не верили. Кроме как в свое превосходство над другими народами. Мерзость, мерзость… Оскорбительно иметь таких существ — своими врагами! Еще оскорбительнее знать, что они не враги, а сторонники. Вроде как сторонники?

Граф с улыбкой любовался на Лизелотту, обессилено приникшую к его груди. Теперь он познал ее. И это познание было глубже, чем у мужчины, овладевшего любимой женщиной. Глубже, чем у мужа, прожившего двадцать пять лет со своею женой в добром согласии. Нет, граф познал самую суть Лизелотты!

Он видел ее такой, какая она есть на самом деле. Не худенькая тридцатилетняя женщина с громадными испуганными глазами и сединой в коротких темных кудряшках, какой она видится остальным, нет, она все еще была девочкой… Десятилетней девочкой с толстыми косами — и такими же громадными испуганными глазами, как сейчас. Вот она замерла в кресле-качалке. На ней ночная рубашка и шерстяные чулки, спустившиеся к щиколоткам. Она кутается в плед. На коленях — книга. Она боится… Боится, что кто-нибудь застанет ее за этим преступным занятием — за чтением глубокой ночью! Боится, что дед на неделю запрет от нее книжный шкаф. Боится, что ее отправят в закрытую школу, где вовсе не будет книг, а только бесконечное рукоделие — как и положено благовоспитанной немецкой девочке.

А ведь ей многое пришлось испытать. Ее английский возлюбленный предал ее. Она пережила гибель близких и заключение в гетто. Потом она попалась этому гаденышу. Он мучил ее своею неистовой любовью. И, кажется, даже не догадывался о том, что для нее его ласки — мучение. Кажется, блондинчик тоже хочет поучаствовать в эксперименте? Из него получится великолепный вампир. Он уже сейчас такой упырь, каких редко встретишь даже среди носферату! Интересно, каков он на вкус? Должно быть, гадок. Да, юный красавчик Конрад плохо обращался с бедняжкой. И все-таки деда своего она боится сильнее. Должно быть, выдающаяся личность, этот доктор Гисслер. Стоит познакомиться с ним поближе.

Граф прижал Лизелотту к груди и покачал в объятиях, как младенца. Он все еще чувствовал вкус ее крови на губах. Прелестное создание! Нежное, чистое и страдающее. Идеальная жертва. Нет ничего вкусней страданий. Особенно когда они приправлены нежностью и чистотой. Она так привыкла жертвовать собой ради других. Да, действительно — идеальная жертва! Жертва, привыкшая к самопожертвованию. Да еще и хорошенькая, вдобавок ко всему.

Граф предпочитал хорошеньких жертв. Чтобы не только жажда, но и эстетическое чувство было удовлетворено. И эти ребята, военные и ученые, — экспериментаторы придурковатые — они не ошиблись в своих расчетах. Действительно, красивые и юные жертвы — лучшая приманка для любого вампира.

Интересно, как они отбирали всех этих девочек и мальчиков? Постарались ведь… Ангелочки — как с рождественской открытки — на любые вкусы. Граф хихикнул, вспомнив, как Мария и Рита накинулись на ту девчонку. Это было восхитительное зрелище! Две прекрасные молодые женщины — пышная белокожая Мария с ее длинными золотистыми косами и изящная смуглая Рита с буйными черными кудрями — и девочка, хорошенькая, румяная, русоволосая девочка, безвольно повисшая на их руках. Картина, достойная мастеров прошлого — Буше, Фрагонара, Греза! Правда, художники эпохи рококо были нежны душой и они бы наверняка лишились чувство от подобного зрелища.