Елена Величка - Ушедший в бездну Страница 81

Корабль стоял в Триполи, когда Ферраре представилась возможность вернуться в Европу. Вся команда, за исключением владельца судна и двух матросов, сошла на берег. Сидя на палубе под жгучими лучами солнца, Феррара и второй вахтенный по имени Хасан рассматривали грязную, потрёпанную шхуну без флага и других атрибутов, по которым можно было бы определить, из каких краёв пожаловало это убогое чудовище. Впрочем, оба знали, что хозяин шхуны голландец, а экипаж состоит из подонков, презирающих любую религию. Капитан Питер Годсхалк торговал с корсарами Алжира и Триполи. Его знали и не трогали.

— Он стоит довольно далеко, — сказал бывший ювелир. — Сможем ли мы доплыть?

Матерью Хасана была сицилийская невольница. Она так часто и с таким вдохновением рассказывала сыну о своей родине, что внушила ему желание побывать в тех краях. Безумной идеей принять христианство мальчишка загорелся после гибели отца — неудачливого корсара, всё добро которого прибрал к рукам влиятельный родственник, а Хасан оказался матросом на купеческом судне, без надежды не только на возвращение отцовского состояния, но и на приобретение своего собственного.

Феррара всегда безошибочно угадывал тех, кто мог быть ему полезен, поэтому снизошёл до близкой дружбы с Хасаном и знал о его великой обиде на аллаха. В Османской Империи к ренегатам относились значительно лучше, чем в Европе к язычникам, вынужденным по каким-либо причинам принять христианство. Феррара понимал, что его другу вряд ли удастся добиться в Венеции большего, чем место матроса теперь уже на христианском судне, но не спешил разочаровывать его.

Голландец со своей облезлой шхуной подвернулся им в наиболее удачное для побега время. Они не сомневались, что за вознаграждение он согласится помочь им.

Ближе к вечеру они спустились в каюту купца, задушили его и бросили в трюм, затем обыскали его вещи. Вероятнее всего в каюте имелся тайник, но у них не было времени его искать, поэтому они удовольствовались драгоценностями, которые сняли с убитого, — хозяин судна любил украшения и носил их в большом количестве. Добычу разделили поровну и зашили в пояса. Сын корсара, рождённый в Османской Империи, не задумывался о том, что заставляет его подчиняться чужеземцу.

До шхуны доплыли в полной темноте, по якорному канату поднялись на борт. Хасан предпочёл бы отсидеться в трюме до выхода в море, но Феррара решил немедленно показаться на глаза Годсхалку и переговорить с ним, так как их уже хватились и искали, а европейское судно, даже хорошо известное портовым чиновникам, в первую очередь оказывалось под подозрением.

На палубе веселилась пьяная компания, миновать которую оказалось нетрудно. Питер Годсхалк сидел у себя в каюте, как ни странно, почти трезвый. Появление незваных гостей не особенно удивило его. Он довольно быстро понял, чего хотят от него мокрые полуголые беглецы, и пообещал доставить их в ближайший христианский порт, либо пересадить на любое европейское судно, если такая возможность представится.

Ночью шхуна снялась с якоря. Беглецов удивляло спокойствие Годсхалка. Он не торопился и, как видно, не допускал мысли о том, что его могут заподозрить в сговоре с убийцами турецкого купца. Ни Феррара ни Хасан не знали, что голландцу известно об их хозяине намного больше, чем им, в том числе о его долгах и нетерпеливых кредиторах.

Пройдя Гибралтар, шхуна взяла курс на Амстердам. Хасан был недоволен: его надежды попасть на Сицилию не оправдались. Зато Феррара радовался. Возвращаться в родную Венецию после своих восточных приключений он не собирался. Католическая вера казалась ему ещё отвратительнее мусульманской. На шхуне его считали турком. Впрочем, Годсхалк сразу понял, что имеет дело с европейцем, и посмеивался над его бритой головой и длинной чёрной бородой.

Ферраре и Хасану довелось участвовать в нападении на испанское судно. Годсхалк не оставил их без награды. В Амстердам они прибыли с деньгами и надолго расстались. Хасан принял христианство, получил европейское имя, бестолково использовал свою часть денег и, не зная, что делать дальше, нанялся матросом на голландский корабль, уходивший к берегам Африки.

Феррара остался в Амстердаме, перепробовал множество профессий от учителя фехтования до астролога, сумел вернуться к своему любимому занятию — ювелирному делу и разбогател настолько, что купил небольшое двухмачтовое судно. Он никогда не стремился войти в число самых обеспеченных граждан Амстердама, но не пренебрегал полезными связями. Среди его близких друзей был моравский аристократ Виллем Шлик, в доме которого он познакомился с паном Мирославом.

Со своей роднёй, живущей в Венеции, Феррара вёл переписку, но возвращаться домой не собирался. Однажды ему сообщили, что генуэзский авантюрист выкуплен из алжирского плена. Феррара не имел претензий к генуэзцу. Какая разница, совершил тот кражу или нет? В любом случае драгоценности не могли остаться у законного владельца, а вору они принесли несчастье.

Генуэзец поселился в Швейцарии. Феррара узнал об этом от своего брата, который тоже проявлял интерес к судьбе вора и даже нанял человека для наблюдения за ним. Дела не позволяли Ферраре принять участие в семейной охоте на своего давнего обидчика, слишком далёкого и не настолько богатого, чтобы можно было извлечь выгоду из этого увлекательного, но дорогостоящего развлечения. Если бы не пан Мирослав, генуэзец, скорее всего, так и не повидался бы с жертвой своей юношеской любви к ювелирным изделиям.

Перед отъездом в Моравию Феррару навестил Хасан, нищий и оборванный. Христианский бог оказался не очень-то щедр на милости. Хасан был глубоко разочарован. Ювелир нанял его за небольшое жалование и взял с собой.

Странствия по Австрии и Швейцарии, оплаченные моравским вельможей, вполне устраивали Феррару. Сложные отношения с католической церковью не позволяли ему отправиться с Конрадом в Италию, погостить у брата в Венеции и оттуда вернуться в Голландию морем. В Швейцарии он чувствовал себя свободно. Он не знал точно, что именно заставило его навестить генуэзца: любопытство, воспоминания молодости или предчувствие хорошей возможности поживиться…

Никакие игры и развлечения не могли переломить привычку Конрада к одиночеству и беседам с потусторонними существами. Он быстро уставал от своих новых приятелей и временами убегал от них, чтобы побыть наедине с другими — невидимыми созданиями. В огромном доме спрятаться было нетрудно. Мальчик бродил по роскошным залам и покоям, разглядывая их убранство. Немногочисленная прислуга редко видела его. Он, словно зверёныш, чувствовал постороннее присутствие и успевал скрыться. Во время одной такой прогулки он зашёл в просторную комнату с высоким потолком, мозаичным полом и большим окном. Конрад слегка испугался, сообразив, что попал в покои владельца дома.