Дэвид Коу - Правила возвышения Страница 87

Желтые глаза кирси смотрели в упор, приковывая Тависа к месту, как недавно приковывали цепи.

— Даю слово, — наконец сказал он.

Предсказатель по-прежнему не спускал с него пристального взгляда.

Факел в углу камеры на мгновение ярко вспыхнул, потом зашипел и начал гаснуть.

— Пора идти, — сказал Фотир.

Наконец предсказатель отвел глаза в сторону. Он отпустил вторую руку Тависа.

— Да, пора, — согласился Гринса. — Помогите мне поднять его.

Они подхватили мальчика под руки с обеих сторон и осторожно поставили на ноги.

Гринса избавил Тависа от самых страшных страданий, но молодой лорд задохнулся от острой боли в еще не залеченных ранах, когда попытался сделать шаг. Он закусил губу, с трудом сдерживая крик. Мужчины почти волоком протащили мальчика через камеру и прислонили к стене под окошком. Каждое движение причиняло мучительную боль, но Тавис преисполнился решимости вытерпеть любые муки, когда почуял дуновение сладостного свежего воздуха, втекавшего в окошко. Он прополз бы через бушующий огонь, только бы выбраться из темницы.

— Это единственный путь отсюда, — сказал Гринса. — Мы поднимем вас в шахту, а потом один будет тянуть вас наверх, а второй подталкивать сзади. Будет больно.

— Я знаю, — сказал Тавис. — По мне, так лучше умереть, чем остаться здесь.

Предсказатель широко улыбнулся и повернулся к Фотиру:

— Вы полезете первым, а я подсажу мальчика вслед за вами.

Положив ладонь на стену, Гринса с помощью своей магической силы вырезал в камне небольшое углубление — достаточно маленькое, чтобы остаться незамеченным, но глубокое настолько, чтобы послужить опорой для ноги. Пядью-двумя выше он сделал еще одно такое же.

Фотир уцепился пальцами за край верхней выемки, поставил носок сапога в нижнюю — и в считанные секунды забрался в шахту.

— Как только вы окажетесь в шахте, милорд, — сказал он, — хватайтесь за мои ноги.

— Вы готовы? — спросил предсказатель.

— Да.

Гринса поднял его легко, словно пушинку. Мальчик даже не предполагал, что кирси бывают такими сильными.

Тавис уцепился за край отверстия и попытался подтянуться, хрипло застонав от напряжения и боли, пронзившей руки, ноги и спину. Если бы не Гринса, он не сумел бы залезть в шахту. Так или иначе, он едва нашел в себе силы схватиться за ноги первого советника. Фотир сразу же пополз вперед, а Гринса продолжал подталкивать Тависа сзади.

Потянулись мучительно долгие секунды невыносимой пытки. Каждый раз, когда он обдирал о камень бок, спину или живот, мальчику казалось, будто меч Андреаса снова режет его тело. Боль от ожогов оглушала, словно вопли призраков. Он боялся потерять сознание; его бы вырвало, если бы он не голодал уже много дней. Зажмурив глаза, Тавис отчаянно старался отталкиваться от стен шахты ногами, хотя каждое движение тоже причиняло ему нестерпимые страдания. Но по крайней мере, он старался помочь двум кирси. «Он не какой-нибудь беспомощный ребенок, он лорд Тавис Кергский», — цепляясь за эту мысль и за это имя, словно только они одни и могли удержать его на плаву в океане боли, мальчик с трудом продвигался вперед.

Все кончилось неожиданно. Еще секунду назад он полз по узкой каменной шахте, а в следующую секунду Фотир уже вытащил его на свежий ночной воздух и уложил на мягкую траву. Он лежал там, уткнувшись лицом в землю, жадно вдыхая божественный аромат травы и чувствуя, как постепенно утихает пульсирующая боль в теле. Мгновение спустя рядом с ним повалился запыхавшийся Гринса.

Фотир исчез, и Тавис поначалу решил, что он вернулся обратно к Явану и Ксаверу. Только когда советник снова выполз из шахты и принялся восстанавливать вторую металлическую решетку, закрывавшую окошко, Тавис понял, чем он занимался.

— Что теперь? — спросил Фотир.

Гринса сел.

— Нам с Тависом нужно выбраться из замка.

— А как же мой отец? — спросил мальчик, с трудом садясь тоже.

Гринса помотал головой:

— Вам нельзя увидеться с ним. Герцог Кентигернский наверняка начнет войну, если заподозрит, что ваш отец имеет отношение к вашему побегу.

Безусловно, кирси был прав. Тавис находился на свободе, но для всех здесь он оставался убийцей. Одному Ину было ведомо, как долго и как далеко придется ему скрываться, чтобы сохранить свободу. Внезапно Тавис задался вопросом, увидит ли он еще когда-нибудь своего отца.

— Как вы собираетесь покинуть замок? — спросил Фотир.

Предсказатель медленно поднялся на ноги.

— Еще не знаю.

— Может быть, через пролом в стене?

— Стены здесь толщиной в ваш рост, — сказал Гринса.

Советник ухмыльнулся:

— Башенные стены гораздо тоньше.

Предсказатель улыбнулся в ответ, и его глаза весело блеснули в свете восходящих лун.

— У вас хватит силы?

— В любое другое время не хватило бы, — ответил Фотир. — Но сегодня мне помогает Избранный.

ГЛАВА 17

Он услышал звон полночных колоколов, прокатившийся эхом над спящим городом, подобно погребальному звону, и поднес к губам кубок, чтобы опустошить его в очередной раз. Он был один — со дня смерти Бриенны он все вечера проводил в одиночестве. Шерик недавно удалился на покой, почтительно просидев с герцогом несколько часов подряд в ожидании, когда его отпустят. Иоанна пролежала в постели почти весь день; она поднималась лишь для того, чтобы посидеть за столом, уставившись неподвижным взглядом в тарелку с остывавшей едой, а потом, так и не притронувшись к пище, вновь возвратиться в спальню с закрытыми ставнями на окнах.

«Каждый из нас по-своему переживает горе, — подумал Андреас, вновь наполняя кубок вином. — Она спит, я пью. И я пытаю».

Он с самого начала сказал себе, что должен вырвать признание. Бриенна заслуживала этого. Андреас не мог даровать убийце счастье быстрой смерти, покуда тот не сознался в преступлении. Обычно он решительно возражал против пыток и, уж конечно, крайне редко самолично шел на такие меры. Но в данных обстоятельствах у него не оставалось иного выбора. Тавис зверски убил его любимую дочь, которой Андреас дорожил больше, чем своим титулом, своим домом и всеми сокровищами Эйбитара. Он зарезал Бриенну, словно свинью, и оставил лежать там, полуобнаженную, в луже собственной крови. Каким отцом он показал бы себя, если бы не заставил убийцу своей дочери страдать тоже?

Ему нужно только признание, говорил себе герцог. То же самое он говорил прелату, Шерику и всем остальным, которые изъявляли готовность слушать. Но остановился бы он, предал бы преступника казни, если бы мальчишка признался в первый же день? Андреас хотел ответить «да» и хотел поверить в свою искренность, но в глубине души он все понимал. Как наверняка понимали Баррет и Шерик. Необходимость получить признание являлась лишь предлогом, и не более того. Каждый упорный отказ мальчишки сознаться в преступлении доставлял Андреасу наслаждение, ибо давал ему право резать мечом, жечь факелом тело убийцы, ломать пальцы обагренных кровью рук. Тавис был истинным сыном своего отца, и его упрямство оставалось для Андреаса последним источником радости, пусть и злобной.