Александр Прозоров - Креститель Страница 9

— Когда с Аскольдом на Царьград ходил, в крепостях тамошних камнеметы такие видел, — небрежно отмахнулся боярин. — От и себе похожие сделать захотелось. Большая дорога рядом. Кто его знает, как случается… Пребрана!

— Иду…

С крыльца дома, одной рукой приподнимая подол сарафана, а в другой неся резной деревянный ковш, спустилась девушка лет двадцати. Глаза большие, как у котенка, маленький носик с чуть задранным кончиком, пухлые алые губы. Поясок, завязанный под самой грудью, выдавал печальное отсутствие каких-либо форм. Голова, на диво, непокрыта, косички собраны на макушке и скреплены драгоценной заколкой.

— Сбитеня горячего отведайте, — с поклоном подала она Олегу ковш.

— Спасибо, красавица. — Ведун пригубил сладкий, пахнущий полынью и можжевельником напиток, поперхнулся ядреным паром, но взял себя в руки и сделал несколько больших глотков. Вернул корец, отер рукавом губы. — Хорош сбитень, благодарствую.

— Дочка моя, старшая, — сообщил, подходя ближе, хозяин и скинул перевязь. — Эй, кто тут еще есть? Васька, прими кладенец. И в бане, беги, печь затапливай. Воды свежей вели натаскать.

Боярин Радул тоже наконец-то спешился, принял от хозяйской дочери ковш, осушил его в полглотка и демонстративно перевернул, уронив последние капли на землю:

— Спасибо, хозяюшка. Крепок у тебя сбитень, до самой души достает.

— Милости просим, — смущенно поклонилась Пребрана и убежала в дом.

Богатырь снял шлем, собрал в кулак бармицу, уложил в сумку, оглянулся на хозяина:

— А усадьба у тебя, смотрю, крепкая, боярин.

— На добром слове, конечно, спасибо, — вздохнул толстяк, — да токмо до всего руки не доходят. Над рекой тын трухлявый совсем, кулаком пробить можно. Всё поменять собираюсь, да то забываю, то смердов свободных нет. Ворота вторые повесить надобно, дабы, коли первые упадут, еще заслон оставался. Но их ведь ни на кожу, ни на сучки не прицепить, петли надобно ковать. Мои, в Зародишкино, отказываются. Горн у них маленький, да и опыта такие махины ковать нету. Надобно с города везти, а поехать туда некогда, и послать некого. Сыновья малы пока, у самого хлопот много. Коли князь ополчение созовет — не знаю, кого и посылать. Трувора вместо себя не выставишь, один не управлюсь…

— Сколько сыновьям, боярин?

— Малому шесть, старшему двенадцать весен пока.

— Ну, так года через два в поход старшего брать можно, — пожал плечами Радул.

— Два года еще прожить надобно… — опять вздохнул хозяин. — Да и как его… — Он махнул рукой и указал на левую башню: — Зато о прошлом годе я башню срубил, и схрон там для луков и припаса зараз сделан. Теперича, коли к стенам кто сунется, с двух сторон осаживать можно. А камнеметы, как сделал, так сразу по яме пристрелял. Ложбинка там, на поле, имеется. С луков туда не достать. Коли пригнется супротивник, не видно его совсем. Я и помыслил, что, коли про механизмы сии ворог не ведает, обязательно в ложбину перед штурмом схоронится. А там я его разом валунами и накрою. Еще вот риски на земле. Коли на них правый камнемет повернуть, он аккурат на двадцать саженей за болотиной на дорогу валуны кладет. Место приметное, по отмашке с башни, как из самострела, ворога накрыть можно…

Внимая простой, но тщательно продуманной, с ловушками и пристрелянными секторами, схеме обороны усадьбы, ведун начал верить, что этот неуклюжий толстяк и вправду ходил под стены далекого Царьграда, рубился в кровавых битвах, взламывал стены вражеских цитаделей. Быть может — в этом самом поддоспешнике, на который надевалась кольчуга или куяк. А может — и то, и другое вместе.

Наконец прибежал взъерошенный босоногий мальчишка в длинной рубахе с мокрыми пятнами, резко поклонился боярину в пояс:

— Затоплена баня, Люций Карпович.

— Ну, так проводи гостей-то — указал ему хозяин. — Веники, квас приготовлены?

— А как же, батюшка.

— Ну, так и ступайте с богом. А я покамест насчет пира распоряжусь.

Рубленная в лапу баня стояла на самом берегу озера с распахнутой настежь дверью. топилась она, естественно, но-черному. и сейчас из помещения выветривались остатки дыма. Гости дверь прикрыли, и, пока они раздевались, внутри стало тепло — куда теплее, нежели на знойной улице. Однако и этого боярину Радулу показалось мало. Едва Олег запрыгнул на полок, богатырь зачерпнул полный ковш кваса, плеснул на раскаленные камни, и под потолок взметнулось белое облако, густо запахло ржаным хлебом. Середин икнул от раскаленного прикосновения — но его спутник плеснул еще ковша три, прежде чем развалился рядом на полке.

— Вот это я понимаю, — сладко потянулся он. — Это по-людски. Не то что в омута темные к водяным скакать. А, ведун?

— Всяко дело к добру, — простонал Середин, ощущая, как, пробивая запыленные поры, по всему телу выпирает наружу соленый пот. — Главное — это меру знать. Всё хорошо, когда оно на пользу и вовремя.

— Угу, — согласился богатырь, приоткрывая глаз. — Веники замочить забыл… Ладно, потом… Да, дочку боярскую ты помнишь, ведун? И не подумать, что одной крови. Он — что байбак осенний, а она — тростинка тростиночкой.

— Ну, так и что… — Олег закрыл глаза, которые защипало от накатившегося пота. — Он, похоже, несколько лет назад и сам не сильно упитанный был. В одежду старую, вон, не влезает. Приболел, может. Обмен веществ нарушился.

— Чего молвишь, ведун? — не понял Радул.

— Девица, говорю, в старых девах почему-то засиделась, — ответил Середин. — В ее возрасте уж третьего-четвертого ребенка мужу дарить положено, а она всё при отце сидит.

— Это да, — причмокнул воин. — Неладно что-то у боярина Зародихина. Мужей зрелых совсем в усадьбе нет. И сам не сильно хваток ныне. А то возьми девку замуж, ведун? Ты, вроде, пред богами никому в верности не клялся. Один скитаешься.

— Куда мне, бродяге бездомному? Куда я жену приведу?

— Дык о том и речь веду, чародей! — перевернулся на живот богатырь. — Вот он твой дом и будет — усадьба эта. Как родичем станешь, за старшего в семье окажешься. И земля твоя будет, и усадьба, и девка, само собой. Вот увидишь, боярин токмо обрадуется!

— Нет, мое дело бродячее, — покачал головой Середин. — По свету ходить, нечисть изводить, людям добрым помогать. А хозяин из меня никудышный. Непривычен я к земле-матушке. Ты, Радул, сам ее лучше прибери. Я от тебя про дом и жену тоже ни разу и слова не слышал.

— Не, я не могу, ведун, — уткнулся подбородком в сложенные руки воин. — Зарок я дал к бабам близко не подходить. До века зарок, пред Дажбогом на мече поклялся. А жена есть у меня. Вот только где — неведомо. Может, у родителей хоронится. А может, и вовсе на край света убежала.