Дмитрий Емец - Лестница в Эдем Страница 9

– Доктор.

– Каких науков дохтырь? – спросил Эдя, знавший, что его сестра предпочитает мужчин, клейменных образованием.

– Никаких… Помнишь, я зубы лечить ходила? Он стоматолог, – призналась Зозо застенчиво.

Зубной врач Леонид Бурлаков был красивый, породистый, уверенный в себе мужчина с благородной осанкой, медлительными движениями и внушающим уважение голосом. Эдакий актер в амплуа положительного бизнесмена в дневном сериале для домохозяек.

Зозо, однако, не обольщалась и влюбляться себе не позволяла. Многократно обжегшись, мать Мефодия усвоила железное правило. Делать на кого-либо ставку и возлагать надежды никогда нельзя впритык. Всегда надо оставить запас на глупость и непредсказуемые поступки. Чем больше запас, тем надежнее защита от разочарований.

По лицу брата Зозо определила, что словом «стоматолог» самолично вручила Хаврону в руки дубину. Как нередко бывало с ним на работе, Эдю ужалила болтливая пчелка. Жажда физической деятельности овладевала им в основном дома, да и то когда он занимался ерундой. Например, заталкивал в мусоропровод старый стул, разрубая его по кусочкам кухонным топориком, а то, что могло застрять, сжигая на газовой плите. Спустить стул в лифте и отнести на помойку по дороге на работу – это для Эди было слишком просто и неинтересно.

– Ну-ка, ну-ка! Дай пофантазирую, какой он! Мягкий такой? Вкрадчивый? Часто улыбается? Быстро касается пальцами щеки? Обволакивает тебя теплом, любовью, утверждает, что никогда не видел таких чудесных зубов, не верит рентгену, не надевает маски, болтает без умолку, делает все по наитию, а потом требует кучу денег за пломбу, которая вывалится через месяц? Да?

– А вот и не угадал! В лужу сел! – радостно сказала Зозо.

Эдя не огорчился.

– Тогда еще попытка! Последняя! Небось жутко важничает, запугивает, надевает по две пары перчаток, качает головой, зловеще молчит, а если и говорит, то утверждает, что никогда не видел такого запущенного рта. Каждую секунду меняет маску и протирается спиртом, чтобы от тебя ничем не заразиться, сто раз посылает на рентген и про каждую дырку в зубе рассуждает так, что хочется отдать ему все деньги и больше никогда не приходить? Но пломба опять же вываливается через тот же месяц.

– Откуда ты знаешь? – поразилась Зозо.

Вторым выстрелом ее брат попал точно в цель.

– Ничего сложного. По-моему, все сверлилкины делаются по двум этим заготовкам. Третьей пока как-то не разработано, – лучась от самодовольства, сказал Эдя.

– Не кати бочку, Хавронище! Сам ты и дохлой кошке пломбу не поставишь. Это тебя не волнует?

– Не особо. В данный момент меня волнует только, почему на пижамных штанах нет карманов.

– Не винти, Эдуард! Ты же бездарь, признай!

– Пусть так. Зато я умею придумывать названия для меню. Это гораздо сложнее. Сидишь и ломаешь голову, как назвать блюдо, чтобы люди поняли, почему за обычную свинину они должны платить дороже, чем за мясо пингвина.

Зозо рассеянно улыбнулась и отодвинула в сторону тарелку, расчищая плацдарм для атаки.

– Эдуард, могу я попросить тебя об одолжении? – решительно произнесла она.

– Если это не одолжение денег, то попросить можешь, – отвечал ей брат, напирая на «попросить».

– Нет, не денег. У тебя же вагон знакомых! Ты можешь попросить кого-нибудь подъехать туда, куда я скажу, и очень культурно, мягко, неназойливо создать ощущение здоровой конкуренции?

– Какой такой конкуренции? – не понял Эдя.

Зозо смутилась.

– Видишь ли, он очень долго раскачивается, а я так не могу. Мне надо «да-да» или «нет-нет». Возможно, если Бурлаков увидит, что у него есть соперник, он как-то определится со своими чувствами. Ты, главное, сведи меня с тем, кто может на пятнадцать минут притвориться приличным человеком, и больше мне ничего не надо! – сказала Зозо.

Эдя протянул руку и озабоченно потрогал сестре лоб. Лоб был прохладный, однако это ничего не значило. Многие помешанные имеют нормальную температуру.

– Ты себя хорошо чувствуешь, сестренка? Картинка не плывет? Я сейчас буду показывать тебе пальцы, а ты говори, сколько их, – ласково попросил он.

Зозо ударила брата по руке.

– Перестань издеваться! Это вопрос жизни и смерти!

– Ну хорошо. И как же ее создавать, эту здоровую конкуренцию? – уступил Эдя.

– Твой знакомый посмотрит на меня молящим взглядом, потребует у Бурлакова объяснений, стукнет кулаком по столу и уйдет весь такой грустный и трагический, заламывая руки!

– И это все? – осторожно уточнил Эдя.

– Все.

Хаврон вздохнул.

– Слушай, твоему сыну шестнадцать, а в тебе столько дури, будто тебе самой четырнадцать с половиной.

Зозо уставилась на брата каленым взглядом василиска.

– Мефу девять! – веско сказала она. – Ты все усвоил? Он замечательный, спокойный мальчик! Немного беспомощный, застенчивый. Не умеет даже кулака сжать. Рос без отца. Сидит в углу и крутит конструктор. Другие дети в классе его обижают.

– Чего?

– Чевочка с хвостиком и кукукалка с шапочкой!

– Не груби брату! Я младший! Меня обижать стыдно! – напомнил Эдя.

Зозо порывисто встала. Стул, на котором она сидела, упал.

– Я не шучу! Я сказала Бурлакову, что Мефу девять. Само как-то выскочило. Девять, но скоро будет десять. Но пока что девять. И попробуй проболтаться! – тихо повторила она.

Эдя сдался. Он хорошо знал сестру. Обычно Зозо смирная и контролируемая, но иногда на нее находит, и тогда лучше не спорить.

– Да ладно. Я что, против? Если захочешь, наденем на Мефа подгузник и скажем, что ему два, но скоро будет три. А что выглядит малость крупновато – так это доктор прописал неудачную кашку! – предложил он.

– Не смешно, клоун! – отчеканила Зозо. – Это ты жирный, потому что тебе прописали не ту кашку! Так ты поможешь мне или нет? Да или нет?

– Да запросто, – согласился Хаврон. – Морду из ревности набить – это ж одно удовольствие!

Зозо встревожилась.

– Морду бить никому не надо! Леонид очень ранимый. Это должна быть очень тихая сцена ревности! Очень деликатная! Когда твой друг будет кулаком по столу стучать, надо, чтобы это было совсем нежно! Чтобы даже сахарница не подпрыгнула! Наша задача не пугать его, но стимулировать на определенные действия.

Эдя усмехнулся. Задание начинало казаться ему интересным.

– Ранимый, говоришь? Ну-ну… Сколько ему лет? – спросил он.

– Тридцать девять.

– Давай копать глубже! Он пьет, твой зубодробилкин? – допытывался Эдя, стабильно испытывавший к женихам сестры психиатрический интерес.

– Нет, – растерянно сказала Зозо.

– Подозрительно. Не зашитый, не кодированный?

– Нет.

– Хм… Значит, деньгу копит? Дачу строит?