Робин Хобб - Странствия убийцы [издание 2010 г.] Страница 9

Мне начали сниться сны, жуткие и яркие, как явь, — леденящие мгновения огня, обжигающего клинка, безнадежного ужаса. Я просыпался, волосы мои слипались от холодного пота, меня тошнило от страха. Ничего не оставалось от этих снов, когда я садился в темноте, не было даже тончайшей ниточки, дернув за которую я мог бы размотать их. Только боль, страх, ярость, крушение надежд. Но больше всего — страх. Сокрушительный страх, заставлявший меня дрожать и жадно хватать ртом воздух. Глаза мои слезились, тошнота подступала к горлу. Когда я в первый раз сел в постели с бессловесным криком, Баррич скатился с кровати и положил руку мне на плечо, собираясь спросить, все ли со мной в порядке. Я отбросил его в сторону с такой силой, что он врезался в стол и чуть не упал. Страх перешел в мгновенную вспышку ярости, оттого что он был слишком далеко и я не мог его достать. В это мгновение я отвергал и презирал себя настолько сильно, что хотел уничтожить все, что было мной или касалось меня. Я свирепо оттолкнул весь мир, почти вытеснив собственный разум.

Брат, брат, брат! — отчаянно скулил волк внутри меня, и Баррич, шатаясь, отступил назад с нечленораздельным криком.

Через мгновение я сглотнул и пробормотал:

— Сон… Всего лишь сон. Прости. Я еще не проснулся. Просто ночной кошмар.

— Я понимаю, — сказал Баррич отрывисто. Помолчав, он уже мягче повторил: — Я понимаю, — и вернулся в свою постель.

Я знал, что он понял только, что не может ничем помочь мне в этом. Кошмары приходили не каждую ночь, но достаточно часто, чтобы я боялся ложиться в постель. Баррич делал вид, что спит, но я знал, что он бодрствует и лежит молча, пока я выдерживаю свои ночные битвы. Я даже не запоминал эти сны, только выворачивающий душу ужас, который они приносили мне. Я чувствовал страх и раньше. Часто. Я испытывал его, когда сражался с «перекованными», бился с пиратами красных кораблей, когда выступил против Сирен. Тот страх предостерегал, понуждал к действию, заставлял делать все возможное, чтобы остаться в живых. Но нынешний ночной страх был ужасом, лишавшим мужества, оставлявшим единственную надежду — что придет смерть и положит конец мучениям. Я был сломлен и готов на все, лишь бы прекратить эту муку.

Ничем нельзя облегчить такой страх, также как и стыд, который приходит после него. Я пробовал ярость, я пробовал ненависть. Ни слезы, ни бренди не могли смягчить его. Страх преследовал меня, как отвратительный запах, и окрашивал все мои воспоминания, затуманивая мое представление о том, кто я есть. Ни одно мгновение радости, страсти или мужества, которое я мог вспомнить, теперь уже не представлялось таким, каким оно было, потому что внутренний голос всегда предательски добавлял: «Да, так было когда-то, но потом пришел страх, и теперь страх — это ты». Этот изнуряющий ужас постоянно терзал меня. С болезненной уверенностью я знал, что, если меня прижмут, я превращусь в ничто. Я больше не был Фитцем Чивэлом. Я был тем, что осталось после того, как страх изгнал меня из собственного тела.

На второй день после того, как у Баррича кончился бренди, я сказал ему:

— Со мной ничего не случится, если ты сходишь в Баккип.

— У нас нет денег, чтобы купить еды, и не осталось ничего, что можно было бы продать, — ответил он сухо, как будто в этом была моя вина.

Он сидел у огня, зажав кисти рук между колен. Они дрожали, правда совсем немного.

— Нам придется справляться самим, — сказал Баррич. — Здесь много дичи. Если мы не сможем прокормиться, значит, заслуживаем голодной смерти.

— А с тобой будет все в порядке? — ровно спросил я.

Он посмотрел на меня, прищурившись:

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что бренди кончился, — сказал я так же прямо.

— А ты полагаешь, что я уже не могу обойтись без него? — Он начинал сердиться.

Он вообще стал гораздо более раздражительным после того, как у нас закончилось спиртное.

Я едва заметно пожал плечами.

— Я просто спросил. Вот и все. — Я не смотрел на Баррича и сидел спокойно, надеясь, что он не взорвется.

Но после недолгой паузы он снова заговорил, очень тихо:

— Думаю, нам обоим придется это выяснить.

Я ждал довольно долго. Потом спросил:

— Что мы будем делать?

Он раздраженно взглянул на меня:

— Я сказал тебе. Охотиться, чтобы прокормить себя. Уж это ты вполне способен понять!

Я отвел взгляд и коротко кивнул:

— Я понял. Я имел в виду… после этого.

— Что ж… Некоторое время мы протянем таким образом. Рано или поздно мы захотим того, чего не сможем достать сами. Кое-что для нас сможет раздобыть Чейд, если у него будет возможность. Олений замок обглодан до кости. Мне придется пойти в город и наняться на работу. Но пока…

— Нет, — сказал я тихо. — Я имел в виду… мы не сможем вечно здесь прятаться, Баррич. Что будет потом?

На этот раз была его очередь помолчать. Наконец он сказал:

— Я еще не думал об этом. Сперва это было просто место, где тебя можно спрятать, пока ты не поправишься. Потом некоторое время казалось, что ты никогда…

— Но теперь я здоров. — Я помедлил. — Пейшенс…

— Считает, что ты мертв, — перебил меня Баррич, возможно, немного грубее, чем намеревался. — Только мы с Чейдом знаем правду. Пока мы не вытащили тебя из гроба, мы ни в чем не были уверены. Что, если бы доза оказалась слишком большой, если бы ты действительно умер от нее или просто замерз в могиле? Я видел, что они сделали с тобой.

Он замолчал и несколько мгновений затравленно смотрел на меня. Потом слегка покачал головой.

— Я не думал, что ты сможешь выжить после побоев, а потом еще и отравления… Так что мы не хотели давать никому ложной надежды. А потом, когда мы тебя вытащили… — Он снова потряс головой. — Ты был весь изранен… Ран было так много… Я не знаю, что заставило Пейшенс промыть и перевязать раны мертвеца, но если бы она этого не сделала… А потом… это был не ты. После первых нескольких недель я был в ужасе от того, что мы сделали с тобой. Мне казалось, что мы просто запихнули душу волка в человеческое тело.

Он снова посмотрел на меня, словно не веря собственным воспоминаниям.

— Ты пытался вцепиться мне в горло. В первый же день, едва встав на ноги, ты хотел убежать. Я не пустил тебя, и ты бросился на меня. Я не мог показать Пейшенс это рычащее и кусающееся существо, не говоря уж о том…

— Ты думаешь, Молли…

Баррич отвел глаза.

— Вероятно, она слышала, что ты умер. — Через некоторое время он, замявшись, добавил: — Кто-то зажег свечу на твоей могиле. Снег был расчищен и восковой огарок все еще стоял там, когда я пришел выкапывать тебя.