Александр Серегин - Нереальные хроники постпубертатного периода Страница 9

Так тихо стало, слышно было, как деревья скрипят у вокзала, а больше ни звука, как будто вымерло всё. Когда только приехали на станцию, собаки гавкали, немцы орали, машины ездили, а после налета полная тишина. Эти двое суток стали для меня самыми страшными в жизни. Снег идет, холодно, все окоченели, руки, ноги отекли. Двое суток без воды и пищи. Многие умерли, просто так, стоя. Ты еще живой, стоишь рядом с ним, а он уже мертвый. Сделать ничего не можешь. Поддерживаешь его, потому что его даже положить некуда. Думал я, что и мне там конец будет. От холода уже тела своего не чувствовал, стоишь и засыпаешь, только это не сон, а смерть.

Петр Андреевич заплакал, Ян смотрел на него во все глаза и не мог поверить, что всё, о чем ему, только что рассказали, было на самом деле и в принципе не так давно.

— Как же так без еды, без воды, без туалета?

— Какой там туалет, там об этом не думал никто, если честно, вообще ни о чем не думаешь. Хочется только чтобы всё это быстрее закончилось, — наставник вытер слезы, — налей еще по маленькой.

Ян сидел пьяный и обалдевший. Он хотел поговорить совсем о другом, а получилось…

— Как же вы выжили?

— А я вообще живучий, видно на роду мне так написано. Простояли мы в вагоне весь следующий день и еще ночь. Снег прекратился, только утром услышали, те, кто не помер и при памяти был, звук моторов. Среди нас солдаты пленные были, говорят это танки: гусеницы лязгают. Потом голоса, наши русские. Мы начали кричать, хоть какие там крики, так хрип, но нас услышали. Залез одни солдатик в танковом шлемофоне на борт вагона и обомлел — мы там, как семечки в подсолнухе набиты.

— Освободили вас?

— Освободить то освободили, только нас три вагона доходяг, а их всего три танка, двенадцать человек. Из нас почти никто ходить не мог, не то что из вагона вылезти, а половина вообще мертвых, — у Петра Андреевича из глаз снова потекли слезы, — ты извини я, когда вспоминаю про это, никак сдержаться не могу. Пока писал книжку, думал с ума сойду, сердце разрывалось.

— И что дальше?

— А, что дальше. Намучились эти танкисты с нами. У них же даже покормить нас нечем было, только сухой паек на три танка, а нас больше трех сотен. Живых, конечно, меньше — человек сто пятьдесят, может даже сто.

Мертвых сложили штабелем вдоль вагонов, а нас, кто еще дышал, в здании станции обогрели. Повезло, хоть его наши не разбомбили. Немцы разбежались, а дрова и печки остались, вот мы и грелись до вечера, а вечером подошли тыловики, медицина подоспела. Начали мы оживать…, кто смог.

У Яна самого из глаз покатилась слеза. Он её стыдливо быстро смахнул, хотя чего стыдиться. Люди такое пережили.

— Как же вас в армию взяли, если вы даже ходить не могли?

— Ты знаешь, Ян, наш народ такой живучий. Слышал, как Бисмарк говорил, а может Наполеон? Русского солдата не достаточно убить, его еще нужно повалить. Вот и нас убить-то может и убили, но повалить не повалили.

Подкормили меня, смершевец нервы помотал, но отпустил почему-то, опять, наверное, повезло. Переодели в шинелку и вперед. Попал я на Второй Украинский фронт в Седьмую гвардейскую армию. Стояли мы тогда под Эстергомом на Дунае. Вернее мы на этой стороне Дуная, а Эстергом на той, там уже Венгрия, красивые места. Жизнь ничего, немцы, конечно, гады стреляют, но это ж не в концлагере, ты ж тоже стрельнуть можешь. Повоевал я трошки и даже получил медаль «За взятие Вены». Потом конец войны и я в Одессе. До сорок девятого дослужил, а потом здесь так и остался.

— Долго пришлось воевать?

— Как долго? На войне каждый день за три считай, а если по-обычному, то три месяца: февраль, март и апрель, май я не считаю. Мы пока шли на Прагу её уже взяли.

— Страшно было?

— Да, не страшней чем в концлагере. Ты стреляешь, в тебя стреляют, кто ловчей тот и молодец. И война она не такая, как в кино показывают. Ты же не каждый день в атаку ходишь или отбиваешься от немцев. Пехотинец больше всего на войне ногами воюет. У меня главное воспоминание о войне это переходы. Всё время мы куда-то идем. Только пришли, отдохнуть бы, так команда: окопаться. Копаешь окоп и стараешься копать поглубже, потому как налетят «фоккеры» или минометы немецкие начнут долбить, сразу вспомнишь, сколько сантиметров ты поленился докопать. Глубина твоего окопа — это твоя страховка, сколько выкопаешь, столько и получишь.

Пока выкопал окоп, бруствер замаскировал, снова команда: оставляем позицию и опять куда-то идем. День, ночь неважно — надо идти, а спать хочется и пожрать нечего.

— Вас что в армии плохо кормили?

— Почему плохо? Когда в обороне или на формировании, тогда хорошо, кухня рядом, а если в наступлении обозы никогда не поспевали. Повара, когда догонят, то очень хорошо, хоть объедайся. Пайки на всех положены, а многим уже не до еды, кого в медсанбат забрали, а кто и вообще сам себе на похоронку навоевал. В наступлении приходилось местное население обрабатывать, но они все перепуганные, готовы, что угодно отдать лишь бы их не трогали. Девки там были у них — кровь с молоком. Такие австриячки, что э-эх! Только я молодой был, некормленый всю войну. Мне больше кушать хотелось, хотя девок тоже не пропускал при случае.

— Петр Андреевич, ну а подвиги на войны вы видели, как люди совершали?

— Почему только видел и самому приходилось. Только ты не думай, что подвиги совершаются, потому что кому-то так хочется отличиться. Просто выхода другого нет, или в братскую могилу или медаль на грудь. Нам вот тоже тогда, случай просто. За Братиславой, это уже до Вены недалеко, поехали мы с лейтенантом в ближнюю разведку. Наступление шло, немцы отступают, между частями большие разрывы образовались — неразбериха.

Меня после пехоты к лошадям приставили, я же к ним с детства привычный. Во время войны на ферме опыт приобрел: у моего бауэра, такие лошади были, что я и до сих пор таких не видел. Ты не думай, что в ту войну воевали только на танках, да машинах. Лошадей в армии было еще о-го-го. В некоторых частях даже была специальная конная разведка. Вот и мне повезло я сначала ножками в пехоте, а потом при лошадях в разведке. Сначала просто за лошадями присматривал, а потом и меня стали брать на задания. Оно хоть и конец войны, но народу гибло, ты себе представить не можешь. А когда, то пополнение придет? Не дождешься.

Короче послали нас в разведку, мы ехали, ехали и набрели на маленький городок. Городок не городок, деревня не деревня, но кирха в центре была. Оказалось, что там штаб какой-то армии немецкой стоял, и теперь эвакуируется. У нас командир — лейтенант, отчаянный парень был, молодой, но толковый. Нас с ним еще четверо солдат…