Елена Величка - Ушедший в бездну Страница 90

Как умеет хранить тайны Дингер, Феррара уже знал, да и наёмникам было известно подлинное имя мальчика, ехавшего с их хозяином от самого Хелльштайна. О наёмниках Феррара думал постоянно. Пьетро и Анастаса он не боялся, а вот этих…. Любой из них мог выдать своего бывшего господина…

Значит, всё-таки Америка…

Чтобы переселиться на Кюрасао и устроиться там с тем же комфортом, к которому он привык в Амстердаме, требовалось больше средств, чем было у него сейчас, даже если бы он смог выгодно продать дом и всё своё имущество. Но со многими вещами ему не хотелось расставаться. В частности, с коллекцией картин и минералов, библиотекой, лошадьми и маленьким удобным экипажем, любовь к которому в последнее время разделял и Конрад.

Ответ Велиара был неожиданным. У Феррары появились заказчики, да ещё какие! В течение полугода он изготовил несколько роскошных безделушек для жён городской элиты. Денег, вырученных за эти изделия, хватило не только на покрытие многочисленных долгов, но и на ремонт "Вереска".

Легче стало и с фрахтом. Один состоятельный и уважаемый купец по непонятной причине решил доверить свои товары именно Ферраре, и "Вереск" ушёл в новое плавание, на этот раз в Испанию.

По доброте душевной Конрад простил Дингера и заступился за него. Австриец остался на берегу, но Феррара загрузил его работой по самое горло.

После череды сплошных неудач и потерь, венецианский авантюрист получил небольшую передышку. Жизнь начала налаживаться. Он верил в то, что не последнюю роль в этом сыграли его щедрые пожертвования Велиару.

Лето и осень 1675 года прошли для Конрада, словно во сне. Смутной тревогой ожидания были пронизаны самые яркие и самые тёмные дни. Мимолётные радости приобретали особое значение и запоминались надолго. Каждый маленький праздник превращался в событие.

Отправляясь к заказчикам или компаньонам, Феррара брал Конрада с собой, но оставлял его в карете и не позволял выходить из неё. Как правило, мальчик не нарушал этого запрета. Ожидая возвращения своего воспитателя, он наблюдал в окно за прохожими, читал или рисовал.

Увидев его рисунки, сделанные углем, Феррара расщедрился на грифель, цветные мелки и бумагу. То, что Конрад нашёл себе занятие по вкусу, избавило ювелира от необходимости постоянно пресекать его шалости и ссоры со слугами.

Дингер подружился с форейтором и проводил всё время на конюшне, видясь со своим младшим хозяином только во время поездок. На запятках кареты рослый австриец выглядел как лакей из хорошего дома.

В тёплые солнечные дни они выезжали за город, прихватив с собой еду, и устраивали пирушки на берегу моря. Светлый, нагретый солнцем песок дюн, шум набегающих волн и шелковистые прикосновения ветра казались феерическим сном, в реальность которого Конраду почти не верилось. Такого счастья просто не могло быть в его жизни. Но оно было.

1676 год начался спокойно и даже почти удачно, хотя город будоражили слухи то о блистательных победах, то о катастрофических поражениях на море. Всё это происходило далеко, в чужих водах. Французский военный флот уже давно не показывался вблизи нидерландских берегов.

Феррара улаживал свои торговые дела. В тот день Конрад был с ним и ждал его в карете. Феррара отсутствовал довольно продолжительное время, так что его воспитанник успел заскучать. Наконец ювелир появился и сел рядом с мальчиком.

В этот момент какой-то неряшливо одетый старик бросился к ним через улицу и ухватился за дверцу, не давая закрыть её.

У Феррары был такой вид, словно во время бала ему сообщили, что его дом сгорел и с праздника ему предстоит вернуться на пепелище. Старик невнятно бормотал: "Подождите! Подождите!" От него несло перегаром. Дингер схватил его за шиворот, оттащил и ударил по лицу. Старик захныкал, пуская кровавую слюну. Почудилось Конраду или он действительно произнёс по-чешски: "Не бейте меня!"?

Захлопнув дверцу, Дингер вскочил на запятки. Под свист и щёлканье кнута лошади сорвались с места. Старик, отвратительно ругаясь, погнался за каретой.

— Колдун! Чернокнижник! — кричал он. — Бог покарает тебя!

Вскоре он отстал. Феррара сидел неподвижно, глядя в окно. В полумраке экипажа его лицо казалось неживым. Конрад подавлено молчал. Впервые со времени отъезда из Моравии он ощутил себя проклятым и отверженным.

— Я считал, что он давно умер, — сказал венецианец. — Этот человек — ваш бывший соотечественник. Его имя — Вацлав Шлик. Он хорошо знал владельца Хелльштайна. Они оба были моими друзьями, я доверял им, но Шлик не заслуживал доверия. То, что с ним произошло, нисколько не удивляет меня. После смерти родителей он промотал всё своё состояние и попал в тюрьму. Почти десять лет о нём ничего не было слышно. Я бы не узнал его, если бы он не кинулся на нас. Поверите ли, что ему сейчас должно быть около тридцати пяти?

— Да, выглядит он ужасно, — Конрад брезгливо поморщился, силясь прогнать образ мерзкого бродяги. — Неужели он из благородной семьи?

— К сожалению, именно так. Будь он простолюдином, я бы не беспокоился, но в Амстердаме у него есть родственники.

— Чем он опасен для нас?

— Прежде всего тем, что ему известно обо мне, — Феррара понизил голос до едва различимого шёпота, хотя ни форейтор, ни Дингер не могли слышать их разговор. — Вацлав Шлик был моим учеником в магии, так же как и пан Мирослав.

— Пан Мирослав?!

— Да, дитя. Владелец Хелльштайна в своё время побывал в Амстердаме и натворил здесь бед. Женитьба на вдове лейтенанта ван Бёйтенхауса была только одной из его многочисленных глупостей…

Конрад усмехнулся.

— Могу представить, как вы разочаровались в своих учениках. Наверное, они платили вам за науку не лучше, чем Мирослав — за моё содержание. Понятно, почему вы не желаете тратить время на то, чтобы хоть чему-то меня научить. К примеру, писать по-голландски. Читать я умею. Не уверен, что правильно, но всё же…

— Дело не в плате за ваше содержание, — попытался оправдаться Феррара, услышав в словах мальчика упрёк своего покровителя. — Просто в последнее время у меня было слишком много забот о хлебе насущном. Думаю, что теперь я смогу уделить вам больше внимания.

— У меня никогда не было настоящего учителя. В Норденфельде библиотекарь учил нас с братом письму, чтению и счёту. Иногда он рассказывал нам о других странах, но, по-моему, кое-что путал или выдумывал. Мне больше нравилось слушать Лендерта. Он, по крайней мере, говорил только о том, что видел сам.