Лорд Дансейни - Время и боги: рассказы Страница 90

Примерно год спустя Локильтон двигался тем же путем назад и, идя против течения, вновь оказался в том краю. Тростниковая хижина у излучины никуда не делась; она выглядела такой же убогой, и белый мужчина с желтой бородой все так же праздно сидел в тени у входа, и на лице его по-прежнему было такое выражение, словно весь мир принадлежит ему одному. На этот раз, однако, Локильтону удалось узнать его историю. Он добился этого, заговорив о горах, чем доставил хозяину хижины несказанное удовольствие. Этот человек действительно очень любил горы, хотя и жил от них на таком же расстоянии, на каком Локильтон оказался сейчас от городских огней.

Его имя, как он сказал, было Макдональд; в юности он был альпинистом, взбирался на неприступные скалы по всему миру и однажды побывал в Хатнетских горах. Пока Локильтон пил превосходное шампанское, к которому хозяин относился с таким пренебрежением, Макдональд снял свою ветхую куртку и, закатав фланелевую рубаху, показал гостю длинный шрам на левой лопатке. Это след от стрелы, сказал он. Однажды, когда он был в горах, стрела неожиданно вылетела откуда-то из-за камней и едва не попала ему в шею, но вместо этого угодила в лопатку и, скользнув по кости, ушла влево.

Когда Макдональд вернулся в лагерь, его друзья отломили древко стрелы, а врач извлек наконечник, для чего ему пришлось разрезать раневой канал по всей длине, ибо из-за зазубрин стрелу невозможно было извлечь другим способом. Потом наконечник отмыли от крови и стали рассматривать… — (В этом месте, как сказал Локильтон, голос Макдональда зазвучал особенно мрачно, хотя события, о которых он рассказывал, несомненно, произошли много лет назад.) — И когда он его увидел, то тотчас поднялся с постели и, хотя был еще очень слаб, уехал так далеко от любых гор, как только возможно. С тех пор Макдональд не видел ни одной горы, а все дело было в том, что наконечник стрелы оказался из опала.

И тут Макдональд достал из жилетного кармана и протянул гостю опал, какой не сыщешь ни в одном ювелирном магазине.

Он был дымчато-голубым, как полночная луна, отражающаяся в озере в ясный полдень (впрочем, как сказал Локильтон, передать эту прозрачную голубизну привычными нам словами было практически невозможно), а в самой середине его виднелась длинная алая полоска, похожая то ли на заключенный во льду язык пламени, то ли на застывшую частицу закатного неба, когда оно предвещает ненастье. Локильтон даже подумал, уж не так ли выглядит Рай, если смотреть на него издалека. Да, этот опал заставлял человека мечтать, но описать его было невозможно.

— Такие опалы используют только гномы, — объяснил Макдональд, и Локильтон посмотрел на зловещий зазубренный наконечник и кивнул.

— Я знал, что оскорбил гномье племя, — добавил хозяин, а Локильтон ответил что-то вроде:

— Вы, должно быть, совершили нечто такое, что не на шутку их разозлило.

После этих его слов Макдональд долго молчал; Локильтон тоже ничего не говорил, спокойно допивая шампанское. Наконец Макдональд вздохнул, и это глубоко поразило Локильтона: он не ожидал, что его постоянно улыбающийся, спокойный, всем довольный хозяин может так вздыхать; его вздох был похож на внезапную бурю на озере.

— Я возвращаюсь в горы, — сказал Макдональд.

Но Локильтон продолжал молчать, и его молчание каким-то образом заставило Макдональда выдать свою тайну, как, впрочем, и ожидал путешественник.

— Я похитил горгонди, — сказал он.

Локильтону не нужно было объяснять нам, сидевшим с ним за потемневшим столом в старой таверне, что такое горгонди: мы все читали «Книгу Чудес» и знали, что это — драгоценное вино, которое хранится в сокровищнице гномов*.

Потом Макдональд сказал, что последняя выкованная из железа бутылка в тайнике под полом почти пуста и что он теперь не может пить ни шампанское, ни какие-либо другие напитки — скорей уж предпочтет чистую воду. И это действительно было так, объяснил нам Локильтон, ибо человеку, который никогда не пробовал горгонди, жизнь может казаться сносной, но те, кто хоть раз вкусил этого чудесного вина, не могут отыскать под этим небом ничего лучшего, кроме, разве, тех двух вещей, о которых говорил один грек.

— Какой грек? — спросили мы Локильтона.

— Тот, кто сказал, что лучшая вещь на свете — не родиться вовсе*, — объяснил Локильтон, — и что соперничать с ней может только смерть в ранней юности.

— Ах да, — сказали мы. — Но продолжай же…

И после того как Макдональд тяжело вздохнул и сказал, что собирается вернуться в горы, он поведал Локильтону о своих беседах со старыми крестьянами, что живут в горных долинах — с людьми, которые сначала долго отмалчиваются, а потом вдруг начинают рассказывать древние легенды, одну удивительнее другой. Оказывается, они слышали об обитающем в горах гноме, который никогда не промахивается. Крестьяне были убеждены, что живущие в горах серны не умирают естественной смертью, а их убивает гном, который бьет без промаха — смуглый, бородатый, одетый во все коричневое, точь-в-точь под цвет окрестных скал. А Макдональд сразу догадался, что это тот самый гном, который охраняет гномью сокровищницу по ту сторону гор — гном, наконечник чьей стрелы лежал сейчас в его жилетном кармане.

День, когда он похитил горгонди, был очень ветреным, пояснил Макдональд; другого такого он не помнил. Гном, должно быть, целился ему в позвоночник, и хотя, конечно, хорошо знал ветра, дующие в тех горных долинах, внезапно сорвавшийся шквал отнес стрелу на дюйм дальше или ближе, чем он рассчитывал. На повторную ошибку столь замечательного стрелка надеяться, конечно, не приходилось, и все же Макдональд возвращался в Хатнетские горы, ибо без горгонди жизнь была ему не мила, пусть он и вздыхал и бормотал вполголоса, что гном, дескать, «никогда не промахивается».

— По правде сказать, — заметил ему на это Локильтон, — я тоже.

И тогда они составили план, суть которого вкратце была такова: они должны вместе отправиться в Хатнетские горы; там Макдональд отправится за своим вином, если оно так ему необходимо, а Локильтон спрячется поблизости со своим ружьем 275-го калибра, заряженным разрывной пулей, и застрелит гнома, когда тот погонится за похитителем. В конце травянистой долины, что залегала близ гномьей сокровищницы, Макдональд должен был поставить лошадь, чтобы, исполнив свое дело, бежать к ней со всех ног; что касалось Локильтона, то ему предстояло убить гнома, как только тот появится.

Откровенно говоря, это был очень странный договор, но мы объяснили его чувством товарищества, возникшим между Локильтоном и Макдональдом, которого смертельная опасность изгнала из любимых гор, ибо до нас доходили слухи, что и Локильтон оказался в сходном положении и не смел даже на сотню миль приближаться к некоей долине, каковую почитал прекраснейшей в мире, ибо ее обитатели решили, будто он убил священную самку белого слона.