Корнелия Функе - Чернильная кровь Страница 91

— А ну тихо там, черт подери!

Сажерук вжался в стену, увидев спешащего к двери камеры надзирателя — здоровенного толстяка, и затаил дыхание, когда эта туша остановилась прямо рядом с ним. Одно страшное мгновение Двупалый смотрел прямо на него, словно видел, но потом взгляд его скользнул дальше, ища чего-то в темноте — может быть, огненных букв на стене.

— Кончай выть!

Надзиратель ударил палкой в прутья решетки. Реза пыталась успокоить рыдающую женщину. Сажерук едва успел забиться в угол. Женщина уткнулась лицом в юбку Резы, а надзиратель с ворчанием повернулся и пошел прочь. Сажерук дождался, пока стихнут его шаги, и снова приблизился к решетке. Реза опустилась на колени перед женщиной, все так же прятавшей лицо в ее юбке, и тихо уговаривала ее.

— Реза! — прошептал он. — Мне пора идти. Сюда к вам приводили сегодня ночью старика? Цирюльника по имени Хитромысл?

Она подошла к решетке.

— Нет! — ответила она. — Но надзиратели говорили об арестованном цирюльнике, которому придется осмотреть всех больных в крепости, прежде чем его посадят к нам в камеру.

— Да, это, наверное, он. Передавай ему от меня привет.

Сажеруку тяжело было оставлять ее здесь, в этой тьме. Он с удовольствием выпустил бы ее из клетки, как фею на ярмарке, но Реза не сможет улететь.

У подножия лестницы двое надзирателей с насмешкой говорили о палаче, у которого Огненный Лис часто отбивал работу. Сажерук юркнул мимо них быстро, как ящерица, и все же один удивленно оглянулся. Может быть, почуял запах огня, окутывавший Сажерука, словно второй плащ.

61

В БАШНЕ ДВОРЦА НОЧИ

Ты никогда не выходил обратно таким же, как вошел.

Мо спал, когда к нему привели Мегги. Только лихорадка и усыпляла его, заглушала мысли, не дававшие уснуть, пока он лежал час за часом, день за днем в продуваемой сквозняком камере высоко над землей, в одной из серебряных башен, и прислушивался к биению собственного сердца. Его разбудил звук шагов. В забранные решетками окна еще светила луна.

— Просыпайся, Перепел!

Камера озарилась светом факела, и Огненный Лис втолкнул в дверь тоненькую фигурку.

Реза? Уж не приснился ли ему для разнообразия хороший сон?

Нет, к нему привели не жену. Это была его дочь. Мо с трудом поднялся и почувствовал на лице слезы Мегги. Она обняла его так крепко, что у него перехватило дыхание от боли. Мегги. Значит, они и ее поймали.

— Мо! Да скажи же ты что-нибудь! — Она взяла его за руку, с тревогой заглядывая в лицо. — Как ты себя чувствуешь?

— Смотри-ка! — насмешливо сказал у нее за спиной Огненный Лис. — У Перепела и впрямь есть дочь. Она тебе, конечно, сейчас расскажет, будто пришла сюда по своей воле, — она успела уже внушить это Змееглаву. Она заключила с ним сделку, чтобы спасти твою шею от петли. Слышал бы ты, какие сказки она ему загибала! Ты можешь продать ее комедиантам, с таким-то языком.

Мо даже не спросил, что все это значит. Как только стражник запер за Огненным Лисом дверь, он прижал Мегги к себе и поцеловал в волосы, в лоб, взял в ладони ее лицо, которое не надеялся уже увидеть после встречи в конюшне на краю Чащи.

— Мегги, ради бога… — Он прислонился спиной к холодной стене, потому что ноги его не держали. Он был так рад, что она здесь. Так рад и в таком отчаянии. — Как они тебя поймали?

— Ничего страшного. Все будет хорошо, вот увидишь! — Мегги провела рукой по его рубашке в том месте, где ткань была темной и жесткой от запекшейся крови. — В конюшне ты выглядел совсем больным… Я думала, что никогда тебя больше не увижу.

— Я тоже так думал, когда нашел письмо у тебя на подушке.

Он отер слезы с ее ресниц, как часто делал столько долгих лет. Как она выросла, уже почти взрослая, хотя он все еще ясно видел в ней ребенка.

— Господи, как же хорошо, что ты рядом, Мегги! Знаю, я не должен этого говорить. Хороший отец сказал бы: «Дорогая дочка, если меня посадили в тюрьму, это не значит, что и тебе надо туда же!»

Мегги рассмеялась. Но он видел тревогу в ее глазах. Она провела рукой по его лицу, словно заметив на нем тень, которой раньше не было. Что ж, может быть, Белые Женщины оставили отпечатки своих пальцев, хотя и не увели его с собой.

— Не смотри на меня так испуганно! Мне уже лучше, намного лучше, и ты знаешь почему. — Мо откинул со лба ее волосы, так похожие на волосы ее матери. Мысль о Резе уколола его, как шип. — Это были могущественные слова. Их написал для тебя Фенолио?

Мегги кивнула.

— Он мне еще и другие написал, — шепнула она ему в ухо. — Слова, которые тебя спасут. Тебя, и Резу, и всех остальных.

Слова. Похоже, вся его жизнь соткана из них — и жизнь, и смерть.

— Они заперли твою мать и остальных пленных в тюрьму под дворцом.

Мо хорошо помнил описание этой тюрьмы в книге Фенолио: «Застенки Дворца Ночи, где страх покрывал стены, словно плесень, и луч солнца никогда не согревал черные камни…» Какие слова могут освободить оттуда Резу? И его самого из этой серебряной башни?

— Мо, — Мегги положила руку ему на плечо, — как ты думаешь, ты сможешь работать?

— Работать? Зачем? — Он невольно улыбнулся — впервые за долгое время. — Ты полагаешь, Змееглав забудет, что собирался меня повесить, если я приведу в порядок его книги?

Он ни разу не перебил ее, пока Мегги чуть слышным голосом рассказывала, что придумал Фенолио для его спасения. Он опустился на мешок с соломой, на котором провел последние дни и ночи, считая зарубки, оставленные на стенах прежними бедолагами, попадавшими сюда, и слушал Мегги. Чем дальше она рассказывала, тем более безумным казался замысел Фенолио, но, когда она закончила, Мо покачал головой и улыбнулся.

— Недурно! — заметил он тихо. — Да, старый лис действительно не глуп и свою историю знает.

«Жаль только, что Мортоле теперь тоже известен новый вариант, — добавил он про себя. — И что тебе не дали дочитать до конца». Мегги, как обычно, прочла все его мысли по лицу. Мо увидел их отражение в ее глазах и погладил ее указательным пальцем по носу, как делал, когда дочь была еще маленькая, такая маленькая, что едва могла обхватить ручонкой его палец. Маленькая Мегги, взрослая Мегги, отважная Мегги…

— Боже мой, насколько же ты храбрее меня! — сказал он вслух. — Торгуешься с Змееглавом. Вот на что я хотел бы посмотреть!

Мегги обняла его за шею и погладила усталое лицо.

— Ты на это еще посмотришь, Мо! — прошептала она. — Слова Фенолио всегда сбываются, в этом мире еще вернее, чем в нашем. Ведь они и тебя поставили на ноги, правда?

Он молча кивнул. Скажи он что-нибудь, она поняла бы по его голосу, что ему с трудом верится в хороший конец. Даже когда Мегги была помладше, она всегда замечала, если он бывал чем-то подавлен, но тогда ее легче было отвлечь шуткой, каламбуром, интересной историей. Теперь это стало не так-то просто. Никто не умел так легко читать в его сердце, как Мегги. Кроме ее матери. Реза взглядывала на него точно так же.

— Ты, конечно, слышала, почему они меня сюда притащили? — спросил Мо. — Меня принимают за знаменитого разбойника. Помнишь, как мы с тобой играли в Робина Гуда?

Мегги кивнула:

— Ты всегда хотел быть Робином.

— А ты ноттингемским шерифом. «Потому что злые сильнее, Мо», — говорила ты. Умный ребенок. Знаешь, как они меня называют? Тебе понравится это имя.

— Перепел, — тихо выдохнула Мегги.

— Да. Как ты думаешь, есть надежда, что настоящий Перепел потребует свое имя обратно раньше, чем меня казнят?

Как серьезно она на него посмотрела. Как будто знает что-то, чего он не знает.

— Другого Перепела нет, Мо, — прошептала она. — Ты и есть Перепел.

Мегги взяла его руку, закатала рукав и провела пальцем по шраму, оставленному псами Басты.

— Эта рана у тебя еще не зажила, когда мы приехали к Фенолио. Он еще дал тебе мазь, чтобы она лучше зарубцевалась, помнишь?

Он ничего не понимал. Ни слова.

— Да. И что?

— Ты и есть Перепел, — повторила Мегги. — Другого нет. Фенолио написал о нем песни. Он сочинил их, подумав, что в его мире не хватает разбойника. А тебя взял за образец! «В моем воображении из него получился очень благородный разбойник», — написал он мне.

Некоторое время смысл ее слов не доходил до Мо. И вдруг он расхохотался. Так громко, что стражник открыл зарешеченное окошко в двери и подозрительно заглянул внутрь. Мо перестал смеяться и уставился на стражника. Тот выругался и исчез в коридоре. А Мо прислонился к стене и закрыл глаза.

— Мо, мне жаль, что так получилось! — прошептала Мегги. — Ужасно жаль. Фенолио иногда просто невыносимый старик.

— Да ладно тебе.

Может быть, потому Орфею и удалось с такой легкостью вчитать его сюда. Потому что он и без того уже попал в эту историю.