Патрик Ротфусс - Страхи мудреца. Книга 2 Страница 91

— Но как могут мои ответы продемонстрировать знание летани, когда я на самом деле не знаю, что это такое? — спросил я.

— Ты явно понимаешь летани, — сказала она. — Она укоренена глубоко в твоей душе. Так глубоко, что тебе самому не видно. Иногда с любовью бывает так же.

Вашет постучала меня по лбу.

— А что касается этого твоего «листка на ветру»… Я слышала, что другие пути практикуют нечто подобное. В атуранском нет слова, которым можно это назвать, ну, либо я его не знаю. Это как кетан для разума. Тренировка для мыслей.

Она махнула рукой.

— Как бы то ни было, это не обман. Это способ открыть то, что кроется в темных глубинах твоего разума. И тот факт, что ты обнаружил его в себе, весьма примечателен.

Я кивнул.

— Склоняюсь перед твоей мудростью, Вашет.

— Ты склоняешься перед тем фактом, что я, бесспорно, права.

Она хлопнула в ладоши.

— Ну ладно! Мне нужно многому тебя научить. Однако, поскольку твои рубцы до сих пор болят, давай пока обойдемся без кетана. Лучше покажи, как ты знаешь адемский. Я хочу слышать, как ты уродуешь мое прекрасное наречие своим варварским языком.

За следующие несколько часов я довольно много узнал об адемском языке. Очень приятно было иметь возможность задавать подробные вопросы и получать четкие, конкретные ответы. После того как я целый месяц объяснялся жестами и рисовал на земле, учиться у Вашет было так просто, что даже нечестно.

С другой стороны, Вашет дала понять, что язык жестов в моем исполнении выглядит до неприличия коряво. Мысль донести я мог, но выглядело это в лучшем случае как детский лепет. А в худшем походило на бред сумасшедшего.

— Сейчас ты говоришь примерно так.

Она вскочила на ноги, взмахнула обеими руками над головой и указала на себя обоими большими пальцами.

— Моя хотеть хорошо сражаться!

Она расплылась в идиотской ухмылке.

— Мечом!

Она ударила себя в грудь обоими кулаками и подпрыгнула, как возбужденный ребенок.

— Да ладно, — смущенно сказал я, — не может быть, чтобы все было настолько плохо!

— Ну, почти, — серьезно ответила Вашет, снова опускаясь на скамейку. — Был бы ты моим сыном, я бы тебя из дома не выпускала. А поскольку ты мой ученик, это терпимо лишь потому, что ты варвар. Считай, что Темпи притащил домой собаку, которая умеет свистеть. И тот факт, что ты иногда берешь неверную ноту, значения уже не имеет.

Вашет сделала вид, что собирается встать.

— Мне следовало об этом сказать, но, если тебя устраивает речь как у слабоумного, ты только скажи, и тогда мы займемся чем-нибудь другим…

Я заверил ее, что хочу учиться.

— Во-первых, ты говоришь слишком много и слишком громко, — сказала она. — Суть адем — это покой и тишина. И это отражается в нашем языке. Во-вторых, с жестами следует быть намного аккуратнее. Всему свое место и свое время. Они меняют значение конкретных слов и мыслей. Они не всегда подкрепляют то, что ты говоришь, порой они, наоборот, намеренно противоречат поверхностному смыслу слов.

Она быстро сделала семь-восемь разных жестов. Все эти жесты означали «улыбку», но все они были немного разные.

— Кроме того, тебе следует научиться понимать тонкие оттенки смысла. Разницу между тонким и стройным, как говаривал мой поэт-король. Сейчас у тебя одна улыбка на все случаи жизни, а от этого человек поневоле выглядит идиотом.

Мы работали в течение нескольких часов, и Вашет дала мне понять то, на что Темпи мог только намекать. Атуранский подобен широкому и мелкому пруду: в нем множество слов, все очень конкретные и точные. А адемский — как глубокий колодец. Слов в нем меньше, но каждое — очень многозначное. Хорошо построенная фраза на атуранском — как прямая линия, ведущая куда-то. Хорошо построенная фраза на адемском подобна паутине, у каждой нити — свое значение, часть чего-то большего и более сложного.

Ужинать в столовую я явился в куда лучшем настроении, чем прежде. Рубцы по-прежнему саднили, но, ощупав щеку, я обнаружил, что опухоль на щеке сильно опала. Я по-прежнему сидел один, но уже не глядел в стол, как прежде. Вместо этого я наблюдал за руками окружающих, стараясь распознать тончайшие оттенки разницы между возбуждением и интересом, отрицанием и отказом.

После ужина Вашет принесла баночку мази и щедро намазала мне спину и руки и несколько меньше — лицо. Поначалу мазь щипала, потом жглась, потом жжение сменилось ровным жаром. Только когда боль в спине отпустила, я осознал, как напряжено было все мое тело.

— Ну вот, — сказала Вашет, закрывая баночку крышкой. — Как оно?

— Я готов тебя расцеловать! — с благодарностью сказал я.

— Это можно, — ответила Вашет. — Но губа у тебя по-прежнему опухшая, так что выйдет наверняка неловко. Вместо этого покажи-ка мне лучше свой кетан.

Я не делал растяжку, но, не желая отмазываться, встал в стойку «открытые руки» и начал медленно выполнять комплекс.

Как я уже упоминал, Темпи обычно останавливал меня каждый раз, когда я делал хотя бы малейшую ошибку в кетане. Так что теперь, когда я дошел до двенадцатого элемента, а меня ни разу не прервали, я изрядно возгордился. Но тут я неправильно поставил ногу в «собирающей бабушке». И, когда Вашет ничего не сказала, я понял, что она просто смотрит и пока ничего не говорит. Я вспотел и не останавливался, пока, десять минут спустя, не выполнил кетан до конца.

Когда я закончил, Вашет стояла, поглаживая подбородок.

— Ну-у, — протянула она, — конечно, могло быть и хуже…

Я почувствовал было проблеск гордости, но тут она добавила:

— Например, ты мог оказаться безногим.

Потом она обошла меня по кругу, меряя меня взглядом. Потыкала меня в грудь и в живот. Помяла мое плечо и ягодицу. Я чувствовал себя молочным поросенком на базаре.

Наконец она взялась за мои руки, повернула их одной, другой стороной… Похоже, она была приятно удивлена.

— А до того, как Темпи взялся тебя учить, ты никогда не воевал? — спросила она.

Я покачал головой.

— Кисти у тебя хорошие, — сказала она, проводя пальцами вдоль моих предплечий и прощупывая мускулы. — У половины из вас, варваров, руки хилые и слабые от безделья. А у второй половины руки сильные и жесткие от рубки дров или пахоты.

Она снова развернула мои кисти другой стороной.

— А у тебя руки сильные, ловкие и запястья подвижные.

Она вопросительно посмотрела на меня.

— Ты чем на жизнь зарабатываешь?

— Я студент в Университете, и там я работаю с тонкими инструментами, с металлом и камнем, — объяснил я. — А еще я музыкант. Я играю на лютне.