Том Арден - Танец Арлекина Страница 92

— Брат мой, и вправду пророчество в тебе угасло! Наша судьба здесь еще не завершена. Я не могу уйти. Но, Сайлас, дело не только в этом. Некоторые наши пытались уходить, гнали фургоны по белесой дороге. Но все дороги стерегут солдаты-синемундирники. Они грозят нам расправой и велят поворачивать назад. Мы нужны им здесь, Сайлас. Они хотят, чтобы мы никуда оттуда не уходили.

Ксал вытерла слезы. Взгляд ее блуждал по пещере. И вот тут она заметила, что что-то не так. Занавеска плюща, закрывавшая вход в пещеру, оторвана, пожитки старика разбросаны по полу.

В пещере был обыск.

— О Сайлас! Мое горе затуманило мне глаза! Что случилось здесь? Что случилось с тобой?

Старик вздохнул:

— Они и здесь побывали, Ксал. Я благодарен судьбе за то, что в это время не было здесь моей девочки. Может быть, она убежала в чащу, а может быть, и ее схватили. Сестра моя, они кого-то искали. Не найдя его, они набросились на меня.

Ксал кивнула:

— Они разыскивают того, кто носит костюм арлекина. Они его много раз искали у нас в таборе. Но… Сайлас, тебя не били?

— Нет, только грозили, сестра. Говорили грозные слава. Но после того, что мне довелось пережить, разве можно меня ранить словами? Но знаешь, Ксал, теперь меня не спасет то, что у меня только половина ваганской крови. В их глазах я точно такой же ваган, как и ты, и поэтому должен платить двойную подать. Ну а если не уплачу, меня повесят. Этим ли молчанием, наконец, кончится отмирание моих чувств?

— О Сайлас! — Ксал снова залилась слезами. — Все, что есть у меня, — твое, но… как же мы это вынесем?

— Возможно, и не вынесем, сестра. Будь я помоложе, я бы ушел в самую глушь Диколесья, и им бы ни за что меня не отыскать. Но я стар, и мне не скрыться от них. Я думаю о моей бедной девочке. Ксал, что же с ней станется? В следующую луну они явятся за податями. И когда окажется, что мне нечего дать им, меня повесят. Мне нужно сказать об этом девочке, и как можно скорее. Но мне страшно от мысли о том, что она тогда может сделать.

Но Ксал только печально опустила глаза и погрузилась в тоскливые мысли о том, что ожидало их впереди.

Казалось, миновала целая вечность непроницаемого мрака, прежде чем скрипнули засовы. Полти очнулся от полузабытья, наполненного голодом, жаждой и мерзкими миазмами. Он обмочил и испачкал штаны, от него противно пахло.

— Эй!

То был голос стражника, шваркнувшего по полу металлическим подносом. Первым делом в глаза Полти бросилась миска — грязная, потрескавшаяся, но главная — с едой, какой-то тепленькой кашицей.

Еда!

Наконец-то!

Полти так проголодался, что накинулся на кашу, словно зверь. Он жрал, чавкая и хрипя, разгребая еду руками. После того как он выскреб из миски все до последний крошки, он довольно откинулся на спину, сожалея лишь о том, что еда кончилась. Какое-то время скудное пропитание путешествовало по кишечнику Полти, и после того, как он обмочил штаны новой порцией мочи, он счел, что жизнь не так уж плоха. Но сразу после поглощения каши он был уверен, что сейчас съел бы быка.

На соломе рядом с Полти валялась вылизанная до блеска миска. Погрузившись в полудрему, Полти не сразу заметил, что, кроме миски, на подносе было и кое-что еще. Свеча — это раз. Ну, не то чтобы свеча — огарок. Он горел, но уже догорал и вот-вот был готов расплыться окончательной лужицей тающего воска. Сейчас для Полти даже этот тусклый свет был подобен чуду. Сердце его зажглось благодарностью тому неизвестному, кто сделал для него эту малость. Полти даже подумал о том, что надо бы поблагодарить стражника за это, когда он в следующий раз принесет ему еду.

Если принесет.

А потом Полти заметил бумагу. Наверное, листок был подложен под миску. А теперь он прилип к ее донышку. Полти отодрал бумагу и разглядел ее при свете огарка свечи. Повертел в руках. Маленький, сложенный вчетверо листок.

Письмо.

Все это время — а теперь казалось, что времени прошло ужасно много, — Полти мучился только от голода, гнева и страха. В безумии своем — теперь-то он точно знал, что это было, — он и не помышлял о том, что угодил в темницу. Он не спрашивал себя, по какой причине его тут заперли, не гадал, что с ним будет. И только теперь, распечатывая письмо, Полти разволновался, и теперь ему казалось, что все время, пока он здесь, он только этими вопросами и мучился.

Может быть, письмо станет разгадкой?

Ну, например, это могла быть записка от командира синемундирников, и в ней могло содержаться объяснение того, за что арестовали Полти и какое его ждет наказание. С другой стороны, учитывая то, каким образом была оставлена записка, это могло быть чье-то секретное послание — выражение поддержки, предложение плана побега, переданное через дружественно настроенного стражника.

Но это оказалась не то и не другое.

Записка была от Лени. Но, как понял Полти, она была адресована не ему.

Это была предсмертная записка.

Свеча мигнула в последний раз, и в подземелье сгустился мрак.

ГЛАВА 47

КАПЕЛЛАН НАВЕДЫВАЕТСЯ ВНОВЬ

В «Ленивом тигре» жизнь буквально кипела.

Досточтимая Трош была счастлива. Вернее, не так: она была бы счастлива, если бы не одна малость, весьма огорчавшая ее. Как-то раз поздно вечером, когда Венди вытирала в зале кабачка столы, она вдруг ни с того ни с сего швырнула на пол скатерть.

— Вот чего не понимаю, — крикнула она, — так это — почему!

Боб, закрыв дверь кабачка на засов, поспешил к матери.

— Ой, Арон, маленький ты еще! — чуть не плакала мать. — Не помнишь ты, что тут творилось в прошлый раз. Они же не строить сюда являются. А разрушать.

Краска ручьями стекала по щекам Венди Трош. Она крепко обняла сына.

Чуть не задохнувшись в объятиях матери, Арон вдруг ощутил прилив любви и ужасного сожаления к себе из-за тех горьких минут, что ему довелось пережить. В тот миг он готов был опуститься на пол рядом с матерью и плакать вместе с ней. На мгновение ему показалось, что мать готова на это. Но чувствам Боба был нанесен удар: он вдруг расслышал, как мать бормочет сквозь слезы:

— Бедный, несчастный господин Полти!

Первой разорвала объятия Венди.

А когда она заговорила снова, голос ее прозвучал грубо и резко:

— Ну, значит, теперь все будет, как в прежние времена!

Венди вытерла щеки тыльной стороной ладони и поправила на голове рыжий парик.

— Мам, ты чего?

— О, ради бога Агониса, парень! Чего ты расхныкался?

А потом Арон долго сидел у окна в комнате, которую он так долго делил с Полти, и не мог уснуть. Не то у него было настроение, чтобы ложиться в кровать, и к тому же он боялся снова расплакаться. Он думал о матери, потом о Полти, потом снова о матери, потом опять о Полти…