Михаил Бобров - Висенна. Времена надежды Страница 95

— Ага, — согласился Крейн. — Только я не про то. Потом чего: уже после мести?

Салех пожал плечами:

— Мне-то и так неплохо было. Ну, там драться приходиться порой… Так на то и меч. Я ничего такого, особенного не хочу.

— Я тоже на высоту не лезу, — здоровяк Остромов щелкнул ногтем по лезвию секиры. Раздался тихий-тихий звон, слышный Спарку лишь потому, что лезвие оказалось рядом. Потом его покрыл треск углей в костре. Ветер принес запах весенней степи: трава, мокрая земля. Вдобавок, что-то неощутимое и неописуемое, что не позволяло спутать аромат степи и леса. Запах простора, что ли? Но ведь небо не пахнет? Или это совсем не запах — какое-то особое чувство, которое мозг просто выражает запахом, не находя иного способа?

— … Мне проще выполнять приказы. — Толстяк печально опустил голову. — По молодости пробовал торговать — не потянул. Нету во мне сердца к этому делу.

Шумно перевернулся на другой бок Рикард. Прижал усы, заворчал, выдергивая их из-под брюха.

— Отрежь ты их в туман! — поморщился Крейн.

— Не могу, родовой обычай, — серьезно пояснил Олаус. — Мы, Рикарды, кузнечная семья. Всю жизнь в ГадГороде, на Кузнечной улице. Пока отца не разорили перекупщики. Остромов прав: в торговле надо знать, когда кому поклониться, когда и подарочек поднести. Батя мой умеет только наковальне кланяться… Ну ладно, отбежали мы в деревню… Тот купец-книжник, Берт… Ну, дочка еще у него…

Сэдди кивнул:

— Тайад Этаван. Как уж там купца, а дочку-то наши еще долго не забудут! Смелая девка: с отцом повсюду ездить. Сколько живу, первый раз вижу.

— Во! Так он из той самой деревни родом. Там что ни дом, то ему племянник, деверь, брат, сват… Им как раз кузнец нужен был. Берт за нас замолвил слово у старосты. Батька поставил двор, кузницу. Дядья пошли на юг: заимки в степи отстраивать. А нас пятеро сыновей, я средний. Кузница старшему, хозяйство второму… троим что делать? Вот, отковал нам отец эти игрушки… — Олаус с шорохом выгнал на свет длинный клинок. Ратин сразу протянул руку:

— Дай-ка глянуть!

Принял, взвесил. Оглядел, близко поднося к огню. Даже обнюхал. Подышал на лезвие. Протер рукавом, вернул.

— Зачем на лезвие дышать? — спросил Дален.

— Если пятно от дыхания округлое и по всей окружности сходит равномерно, без языков или там клиньев, — ответил Ратин — значит, сталь прогревается и остывает по всему объему одинаково.

— И что с того? — лесовик почесал затылок.

— Хорошо перемешана, когда варилась. Прокована отлично. Нету каверн, нету внутренних трещин. Клинок прочный.

Рикард поглядел на атамана с искренним уважением:

— Все-то ты знаешь! А как изгибом пробовать, слышал?

Ратин кивнул:

— Отец саблю «медвежьей стали» не пожалел: сломал, когда показывал. Здешние и северные клинки можно отогнуть не более, как на одну восьмую длины. А «медвежью сталь» только на тринадцатую часть. Отогнутый и отпущенный, клинок должен вернуться в прежнее состояние, точно, как был. А по доске плашмя хлопать — «медвежью сталь» вовсе нельзя, из-за хрупкости. Здешний же клинок должен давать чистый звук, без дребезга. Ладно, я тебя перебил. Говори дальше: отковал вам отец мечи, и потом?

— Так ведь чего больше рассказывать? В первую ватагу к Берту, когда еще сам Неслав набирал, я просто опоздал. Ну, а потом уже, когда Сэдди на хутор людей звал… При Ингольме я кузнецом не назывался, против него я щенок. Вот мастер был! — Олаус привычно подергал ус, и опять шумно перекатился на другой бок. Вздохнул:

— По правде говоря, и не лежит душа на месте сидеть. Моя бы воля, наняться с караваном далекодалеко на север, за Княжество. До самого Юнграда. Или на запад, за Финтьен сходить. Да хоть бы и на юг, к Хрустальному морю! Мир посмотреть.

— Нет, мне бы в лесу жить… — Дален Кони опустил плечи: — Там тихо. Птицы только. Ветер иногда. Ну, кабан рыкнет. Медведи сами тишину любят, я их и не видел никогда. А ведь с шестнадцати лет лук ношу.

Тут все вспомнили привычку Далена напевать под нос, и заухмылялись: еще бы, медведи тишину любят! Потом Братство заворочалось, устраиваясь на ночь. Спарк посмотрел на звезды, не очень хорошо понимая, что можно сказать. И мир повидать неплохо было бы. И в лесу пожить: тут лес хороший… Обычные мечты у ватажников. А его мечта: дождаться Ирку и убраться восвояси. Все.

— Хорошая у тебя мечта, проводник.

Спарк вздрогнул и открыл глаза. Ратин сидел перед костром, насаживая на прутик небольшой ломоть сушеного мяса.

— А, не спишь? — атаман пристроил прутик у огня, мясо повисло над углями.

— Подгорит… — лениво заметил волчий пастух.

— Плевать. Хорошая у тебя, Спарк, мечта: город на Ледянке. Я потому от Ратуши и ушел, что они столько лет живут рядом со степью, и до сих пор с ней не сговорились. А ведь можно было ее застраивать, пока Охоты нет. Уж купцам бы хватило денег, не сомневайся… Знаешь что? — атаман вытер пальцы и полез в мешок за следующим куском. — Когда я был маленький, у меня даже была книжка. Ага, настоящая, не удивляйся…

Спарк вспомнил подвалы Ньона-библиотекаря. Книжные полки Усатого-Полосатого — там, давно и далеко, на Земле. Улыбнулся легонько.

— В книжке был нарисован грифон. — Ратин точным движением насадил мясо на следующий прутик. Протянул руку, перевернул первый кусок.

— И такой был красивый грифон, золотистый… Как тебе сказать… Радостный, понимаешь? Ну вот… Я потом рос. Отец меня учил: рубиться, ездить верхом. Людей, если надо, по голове бить. Потому что: «добрый наместник — первая причина бунта»… — отчеканил Ратин явно заученное правило. Выдохнул так, что над углями поднялось синее пламя. Продолжил:

— Ну, я и учился. Знал же, что все мне останется: замок, земля, старый спор со Сноуром Синим из-за Трех Колодцев. И что невесту надо будет выбирать из Скильдингов, или, на худой конец, из Райсов — все прочие нам давно в родстве, так чтобы кровосмешения не было. А другие нам не ровня; а третьим уже мы сами не ровня… Вот. А грифона я все равно помнил. Я даже боюсь, может нашему роду потому и не стало удачи, что я слишком много думал о личных делах… Ты все еще не спишь?

Волчий пастух приподнялся на локте, взял первый прутик, стряхнул мясо на ладонь. Перекинул на другую: горячее. Поднял взгляд:

— Я тебя слушаю.

Атаман, напротив, глаза опустил:

— Я вот думаю: иногда мы предаем свой род не тем, что забываем имена предков или их славные дела. А тем, что становимся слишком другими. Думаем о грифонах, когда надо добывать деньги и выслуживаться перед князем…

Снова долетела воющая перекличка дозорных. Спарк грыз мясо: с одного края почти сырое, со второго чуть-чуть не горелое — и про себя поражался. Прожить три зимы в стенах Волчьего Ручья; три осени водить караваны, спать под одним плащом, рубиться плечом к плечу… и только тогда, наконец, услышать такое откровение! Видимо, Ратину недавние бои тоже дорого встали.